показалось, это должно быть весело, что-то вроде тренировки, и легкого, не обременяющего досуга. По крайней мере, на фоне повсеместного уныния и ничегонеделания, это занятие, сразу пробудило в нем интерес и детскую неподдельную радость, как от новой игрушки. — Кажется, есть идея!»
После недавней спецоперации осталась мина МОН-50, вспомнил Егор. Егор разобрал ее, сковырнув пластиковые замки-защелки складным саперным ножом, с черной, рифленой рукояткой, когда потребовалось пластичное взрывчатое вещество. Нет, конечно, разбирать мины не было его увлечением. Напротив, Егор не любил заниматься такими вещами, но «монка» была миной безобидной, как собака- болонка.
«Мина пехотная, управляемая, направленного поражения, с сектором поражения, примерно, 54 градуса на дальности по горизонту до 50 метров. — Рассказывал саперам на занятиях по подрывному делу лейтенант Бис. — Но мне всегда хочется и приятно думать, что он градусов 60. — Высота сектора поражения — от 15 сантиметров до 4 метров на предельной дальности… Зеленая или коричневая, с мягкими внешними линиями… приятна на ощупь, красива с виду. Имеет убойную начинку, состоящую из шариков или роликов, чье количество колеблется от 489 до 540 штук в каждой, они залиты эпоксидным компаундом на выпуклой стороне корпуса… Не мина… Бомба! — любил повторять Егор. — Время боевой работы мины неограничено. Элементов самоликвидации, неизвлекаемости и необезвреживаемости — не имеет, но и это поправимо. Все зависит от того, кто ее устанавливает… Сапер — творец вольный, как художник или писатель, но дисциплинированный. — Часто повторял Бис. — Установка мины — наука точная; а как работа — не только опасная, но и творческая, и только профессионализм — есть предрасположенность к выражению и раскрытию у глухой «железяки» глубоких, особенных свойств, стремление создать шедевр, совершенство! Безопасное удаление от мины — в тыльную и боковые стороны определено наставлением в 35 метров… И все-таки боевая практика показывает, что уже на расстоянии 12–15 метров — осколков корпуса, летящих в тыл и во фланги, можно не опасаться!»
Вторая любимая мина Егора, после МОН-50, о которой, Егор мог говорить часами, была ОЗМ-72:
«ОЗМ-72… это просто фантастическая штука! — рассказывал Егор на недавнем занятии с саперами. — Что ты можешь сказать о ее тактико-тактических характеристиках, а? — спросил Егор у одного из саперов.
— Ну… это… — вспоминал сапер, — осколочная заградительная мина… противопехотная выпрыгивающая… кругового поражения.
— Хорошо! — похвалил Егор сапера. — Ты, — Егор тркул пальцем в другого, — продолжай…
— Рядовой Польщиков, — назвался тот, — масса мины — 5 килограммов, количество готовых осколков — 2400 штук… масса взрывчатого вещества — 660 граммов…
— Ну, а самое главное? — спросил Егор. — Кто скажет?
— Чувствительность — 1–17 килограммов? — выкрикнул кто-то.
— Нет!
— Материал корпуса — сталь?
— Нет!
— Радиус сплошного поражения…
— Да! Радиус поражения сколько? — спросил Егор.
— 25 метров.
— Точно. Каждый сапер, обезвреживая мину, вспоминает ее радиус поражения, думая и надеясь на то, что в случае чего ему все-таки удастся укрыться. Но я вам скажу не удасться! Опуская технический вариант — 25 метров, я скажу так: с вероятностью поражения 20 процентов радиус поражения превышает 30-ти метровый рубеж. Вот представьте… Конечно, это невозможно, но попробуйте… пофантазируйте! Поставьте себя на месте противника, прокладывающего проход в противопехотном минном поле… Представили, как лежите на земле. А я буду рассказывать… Почва влажная и мягкая, но не маркая… плотная, с необильной короткой растительностью. Ты лежите и неосознанно разговариваете с ней, вроде, как сам с собой, но с ней… А она молчит… мучительно, таинственно… Ты настолько близко припал к земле, что чувствуете ее особенный свежее-сырой запах… Представили? Он напоминает запах крови… Тяжелый такой, мрачный… Ну, согласитесь, разве земля может пахнуть чем-то другим? Ничем другим она пахнуть не может, по сути! Ничем на свете она не пропитана так обильно, как кровью! Кровь в земле, кровь на песке… Это же извечная Римская тематика! Кализей… несколько тысяч беснующихся, одурманенных, бушующих, как клокочущее штормовое море зрителей — жаждущих этой самой крови. Жаждущих крови на песке… жаждущих смерти гладиаторов!.. Ты на минном поле. У тебя холодные ноги и такое же ледяное сердце. Оно не остановилось, нет… оно бьется, оно одержимо невыносимым страхом смерти. Как бьется в агонии твой неистовый мозг, который, несмотря на твое внешнее хрупкое спокойствие, бешено молотит, накручивая внезапные картинки гибели: «Ты на минном поле, друг!» — говорит оно вам.
В твоих руках щуп… саперный… Двадцать первый век! Посмотри в окно — летающие над землей экспрессы, а мы с зубилами и молотками… Ну, что мы можем? У тебя только щуп! С такой же гениальной простотой, с которой он выполнен, в твоих руках могла бы оказаться и вилка, и ложка, и нож, в конце-то концов… и простая шариковая ручка. Но в твоих пыльных ладонях, в твоих пальцах, с темной ниточкой грязи в ногтях, деревянное пропитанное потом и отшлифованное бархатной шкурой-кожей ладони древко саперного щупа. Ты колете землю под углом тридцать градусов — осторожно и медленно, словно гнусный маньяк с вожделенной страстью, засаживающий иглу в грудь жертве, приближая ее к сердцу. Ты режешь ее, почву. Она молчит, она терпит. Ты нервно впихиваешь иглу в ее сырое тело, чувствуя острием щупа, как разрываются мышечные волокна, протыкается хрупкая материя, плоть земли… Она стерпит!
…И вот, ты, в предвкушении столкновения с чем-то тотальным, неизведанным и опасным, чье твердое, и в то же время мягкое металлическое тело, податливо примет на себя твой натиск, и нервы, взвинченные запредельным страхом постараются мгновенно оттолкнуть твою руку, как ошпаренную кипятком от неизбежного. Неизвестности…
Она? или не она?.. Она? или не она?.. Мина?.. Камень?..
«От камня, от камушка — другие ощущения! — нервно думаешь ты. — Нет! Не камень!.. Точно, не камень!»
Колешь еще раз… Стоп! Отбрасываешь щуп, и осторожно, ласково гладишь землю, тянешь почву под себя… раз за разом… нежно-нежно, теняешь ее за травинки, стебли, камушки, пещинки…
Спрашиваешь ее, а она молчит… Задабриваешь ее, просишь: «Отдай мне, милая, ее…», а она молчит.
Колешь еще, но уже с оглядкою назад: «Боже мой, больно тебе наверное…», колешь, но еще более нежно и осторожно… и не находишь преграды… Еще укол… Еще… Ничего нет?! — Это, наверное, корень растения… сорной травы… корневой клубень, догнивающая щепка?!
Рукавом дрожащей руки, стираешь повисшие на бровях, носу капельки пота, чувствуешь их слабосоленую горечь на губах, и на нервных неподьемных локтях продвигаешься вперед, на какие-то двадцать пять-тридцать сантиметров!.. Черепаха может двигаться быстрее! Но если ты, хочешь прожить столько сколько живут черепахи, если ты хочешь двигаться на своих ногах, самостоятельно… лучше быть нерасторопной черепахой, — змеиношеей, морской, каймановой, кожистой, иловой… без разницы! Хоть той, что пела песню, как она на солнышке лежит… Самой медленной черепахой на планете. Нервное состояние утомляет. Но… работа — есть работа! Движение вперед необходимо и неизбежно, как движение солнца, как вращение Земли, как нервные шажочки секундной стрелки часов… Тик-так, тик-так… Тик… так… Самый чуткий часовщик, вам скажет, что самые лучшие часы — есть само время, — они никогда не ломаются и не останавливаются, и всегда точны. И лишь в твое сознании время может стоять, спешить или замедлять бег… Кажется, что твое время спешит… Спешит, потому что ты медлишь…
И вдуг, лежа на земле, чувствуешь едва уловимое, просыпающееся, невесомое колебание, затаившуюся земную дрожь, тончайшее волнение. Что-то вместе с коротким и глухим хлопком… что-то травмирующее нежнейший покров земли. Это почва, земля… с металлическим бряканьем выталкивает из себя инородное тело — металлическую болванку грязного болотного цвета, с черно-рыжим нагаром и остатками пригоревшего пороха вышибного заряда на корпусе. И дымок. И запах сгоревшего пороха…
Она выпрыгивает так стремительно, что глазу едва ли удается ухватить ее короткую взвивающуюся траекторию… От неожиданного ее появления тело содрогнется от испуга, и сожмется, ослабевая в коленях. Где-то под коленями самые слабые и трусливые мышцы, они трясутся и блеют, как новорожденные овечки.
