Первомайской. Как Рома выскочил в той же самой одежде, что была на нем сейчас — босой, с автоматом, и бутылкой пива на всех. Егор поднял руку, как знак приветствия. Пашин безрадостно сделал тоже.
Егор дал команду на движение. Шли гурьбой.
«Идем, как тогда, — мимолетно подумал Егор, вспомнив свой первый разведвыход в этой командировке, — по проспекту Жуковского… печенья не хватает и лимонада… И двух гранатометных выстрелов… Как недавно, здесь — на пересечении Хмельницкого-Первомайская!»
Валентин, воодушевленный разрушенными улицами, домами, новыми фактурами снимаемого им кино, требовал кровавых подробностей проходимых им мест. Не отставая ни на шаг, бежал следом за Егором, в то время, когда Егор думал и хотел отстраниться от всех, отделиться, набрать требуемую дистанцию друг от друга. Места эти были взрывоопасные. Как сказал Лизарев: смена, ходила рядом, жить хотелось бесконечно, а впереди — в довесок, «Красный Молот»…
— Японский Бог! Глиняная империя… не обидеть бы ни чью мать! — ругался Егор на камеру, — всё вокруг тает, передвигаться не возможно! Сказочная, пластилиновая страна… грязь налипает так, что скоро ноги протянем!
— Хм… Угу… — вместе с хлебным кляпом жевал, непонятно чему радующийся Крутий.
Валентин торопливо и резко переводил камеру с одного на второго, а с Крутия на живописнейшие места. Ясно было, что он хочет захватить все разом, и разговоры, и людей, и городские улицы. Все его немое лицо, глаза, одним из которых он косился в экран видеокамеры, а другим — на снимаемых им «актеров» умоляло: «Говорите, говорите, говорите! Импровизируйте! Важна, каждая мелочь, каждая деталь, ничего не будет лишним… Говорите!»
— Грязи, я скажу… Если бросить меня в воду, то, наверное, не выплыву! — сказал Егор, стараясь не смотреть в объектив камеры. — Как будто я в плену Сицилийской мафии, и они приделали мне к ногам бетонные «башмаки», прежде, чем утопить.
— Угу… — поддержал Егора Крутий.
— Ну а что-нибудь было на этом месте? Какой-нибудь подрыв? или обстрел, а? Как назваетря эта улица? — неуклюже глядя видеокамерой по сторонам, Бунин наткнулся на уличный указатель и прочитал, — Ма-я-ков-ского… улица Маяковского! Рассказывайте, что-нибудь про улицу Маяковского!
— Да что рассказывать? — задумался Егор.
— А что? Нечего, вспомни! — признался Юрка, наконец, прожевав горбушку хлеба.
— Да что-то сразу и не припомню… — задумчиво произнес Егор.
— Ну как же! А про то, как между БТРами фугас взорвался?! Тебя еще с БТРа сдуло!..
— Ну-ка, ну-ка… поподробнее! — вспыхнул Бунин, завертев камерой с еще большей силой.
— Да, чё там… — отмахнулся Егор.
— Юр, ну хоть ты рассажи! — Бунин перевел на Крутия камеру.
— Короче, фугас грохнул, как раз в тот момент, когда мы повернули за рынок, — Крутий, обернувшись, показал место подрыва, — где-то здесь… Егор поднялся с «брони», а тут наш БТР… как даст в жопу! Егора — фить… — присвистнул Юра, — как ветром… Ну, мы в атаку… туда-сюда… возвращаемся, а Егор на втором БТРе, на люке, без сознания…
— Чё ты там делал? — повернулся Бунин камерой на Егора.
— Не помню…
— Да ладно ты! — возмутился Крутий. — Скажи!
— Вот, ты начал рассказывать… вот и говори!
— Короче, после удара он на земле оказался… Дополз до БТРа, залез на него, чтобы в «табло» солдату дать, за то, что тот столкнулся с его БТРом!
— Что, правда? — снова повернулся видеокамерой Бунин.
— Да не помню я…
— Правда, правда!
— Ну а потери были? Кто-нибудь погиб? — неунимался Бунин.
— Нет, — сказал Крутий, — все остались целы!
— Ладно, ну, а с жертвами был какой-нибудь случай?
— Кстати, был! — вспомнил Юра. — Егор, помнишь, омоновцы, здесь, у завода… Когда они нас обогнали — мотоцикл взорвался? А еще Егора здесь, недалеко, снайпер ранил! — припомнил Крутий.
— Да ты что! — ахнул Бунин. — Ну-ка, поподробнее! Егор расскажи! — попросил он.
— Про мотоцикл… расскажу, — согласился Егор. — А про снайпера не буду… Крутян — расскажет…
Благополучно миновав дырявую, длинную стену завода, Егор и Юрка вышли на асфальт. Валентин остался в стороне, выбирая ракурс съемки.
Камера зафиксировала, как Егор подал сигнал сбора, после чего, взревев двигателем головной бронетранспортер, рванул с места, и со скрежетом остановился возле Егора, как дрессированный. Словно Егор — великий дрессировщик, укротитель БТРов, поманил его рукой, и вот он, бронированный зверь, у его ног, покладистый и послушный.
Водитель «коробочки», которого дружелюбно звали — Шумахер, прежде всего за безупречное управление крупногабаритной махиной, радостно подсвечивал белоснежной улыбкой из-под натянутой на глаза зимней шапочки.
— Грузимся! — тихо объявил Егор, сопроводив команду жестом. Машины трогаются, и Егор участливо заглядываясь на действия второго бронемашины, чувствует на себе взгляд видеокамеры.
— Вперед! — махнул он рукой в объектив видеокамеры, испытывая конфуз, от непривычной актерской роли, и отвернулся.
…На «Вишне», Егор, Матвейчук, кинолог Рябиник, Крутий и Бунин зашли на самую дальнюю бригадную заставу, которой командовал легендарный прапорщик Щукин. Спецназовец, разведчик, заслуженный обладатель крапового берета, Леха встретил всех в своей неизменной краповой тельняшке, с руками в карманах, и протягивая свою изуродованную правую ладонь, на каждом пальце которой, кроме большого, отсутствовали первые фаланги, крепко жал руки гостей. Гурьбой забились в едва освещенную комнатушку, блаженно пили горячий, нестерпимо обжигающий кофе, курили, смеялись, мечтали…
…Изрядно намаявшись по городу, вернулись на базу. Егор спрыгнул с БТРа по дороге в штаб, а остальные слезли в парке, и веселой гурьбой направились в расположние саперной роты.
Валентин продолжал снимать, как завороженный. От восторга Бунин беспардонно матерился. Нежные ностальгические чувства настолько захлестнули его, что весь его восторг, составляли нецензурные вздохи и восклицания:
— Сука! Давно… давно, сука, я здесь не был… ёб… рот! — Восторгался Валентин. — Ни уя, ничё, ёб… рот, не изменилось! Сука! Давно… давно, — повторял он, глядя вокруг себя сквозь видеокамеру.
От нецензурных ругательств Бунина, идущие рядом радостно торжествовали, потому что смысл его эмоционального волнения был им совершенно ясен и означал радость от забытого, но нисколько неизменившегося прошлого.
Егор поднял трубку «белого» телефона и докложил в инженерный отдел Группировки результаты проведенной разведки, выслушав в ответ о произошедших в войсках Группировки подрывах саперов и войсковых нарядов. С безразличием, внес трагические результаты на карту.
В палатке было многолюдно, но приятно. Приехавшая на смену партия офицеров и контрактников, насчитывала десять человек, включая четверых солдат. С трудом разместились. А когда все столпились посередине палатки, у Егора возникло ощущение, что он находиться в переполненном автобусе. Там, где совсем недавно было тихо и обыденно, теперь стоял суетливый, матерный гул, вроде новогоднего, когда люд в предвкушении веселья — уже, счастлив. Все растревоженные водкой, собрались в центре, делясь радость от встречи: кто дождался смены — радостью от скорого, предстоящего отъезда на родину; кто недавно прибыли с маршрута — радость от благополучного окончания разведки. Все эти радости слились в одну общую, а обеденный стол, сменяя за собой переменный состав, сменял очередную водочную бутылку с красивой этикеткой на другую, привезённую с дорогого донского побережья. Новую выставленную бутылку, перед постановкой на стол, каждый хотел потрогать, подержать в руках, ощутить её вес, оценить её форму, прочитать её название и место изготовления — Волгоград, как будто прочитав, каждый умудрялся мысленно
