Вторая Книга всеобщих заблуждений

официальному названию Бангкока. Оно начинается с Крун Тхеп Маханакхон и продолжается еще 167 букв[100]. На втором месте – холм высотой 300 м в Хокс-Бей Новой Зеландии. Его название существует в трех разных версиях: из 85, 92 и 105 букв. Самая запутанная из них – Taumata-whakatangihanga-koauau-o-Tamatea-haumai-tawhiti-ure-haea- turi-pukaka-piki-maunga-horo-nuku-pokai-whenua-ki-tana-tahu. Приблизительный перевод с маори звучит так: «Холм, где Таматеа[101] (тот, кого принесло сюда ветром издалека, кто имел рассеченный пенис, ободрал себе колени, взбираясь на горы, пал на землю и объял ее) играл на флейте для своей возлюбленной». Вполне понятно, почему местный люд зовет холм просто «Таумата».

Самое длинное несоставное географическое название в Англии – всего из восемнадцати букв. Blakehopebumhaugh (произносится Блэк-оп-бун-ор), название деревушки в Нортумберленде, соединяет в себе элементы средне-английского (blake, «black», «черный»), староанглийского (hope, «долина», burn, «поток», «река») и древнеисландского (haugh, «равнина на берегу реки») языков.

Каково подлинное название отхожего места?

Его нет.

«Самая маленькая комнатка в доме» не имеет формального, стандартного, «несленгового» названия в английском языке. Как бы ни назвали туалет, обозначение будет либо эвфемизмом (от греч. euphemia, «благоречие», ей, «хороший»), либо какофемизмом (от его греческого антонима kakos, «плохой»). Иными словами, либо термин окажется деликатнее, либо грубее того, о чем идет речь.

Английское lavatory происходит от латинского lavatorium, «место для умывания». Туалетом (toilette) изначально называли столик, за которым дама прихорашивалась, – от слова toile, по названию сукна, которым покрывали плечи дам во время стрижки волос. По принципу расширения, со времнем вся комната превратилась в chamber de toilette, «туалетную комнату», – место, где дама могла отправлять приватные надобности всякого рода.

Никто не знает, откуда пошло слово loo, но, вероятнее всего, это искаженное французское Геаи, «вода», или lieu, «место». Большинство английских терминов – уклончивых, вульгарных или шутливых – являются эвфемизмами: комната отдыха, умывательная, купальная, удобства, WC, пункт успокоения, трясина, часовня облегчения, джейкс, джон, хази, приемник, нуждный дом, лэви, лавабо и «службы». В пьесе Эдварда Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?» (1962) гостья на званом ужине спрашивает, где ей попудрить нос, на что хозяин дома отвечает: «Марта, ты не покажешь ей, где тут у нас эвфемизм?»[102]

Данный пример прекрасно демонстрирует то, что гарвардский лингвист Стивен Линкер назвал «беговым колесом эвфемизма», когда вежливый термин одного поколения начинает притягивать к себе негативные коннотации объекта (или места), которое пытается скрыть, что со временем требует его замены новым эвфемизмом. Так toilet становится lavatory, lavatory становится WC, WC становится restroom и т. д.

Мода меняется. Прямое упоминание мочеиспускания и дефекации не всегда считалось невоспитанностью. Уважаемый человек в первой половине XVIII века мог, не оскорбив ничьих чувств, заявить, что идет в сральник (shithouse) поссатъ (piss). Однако в отличие от органов тела, где мы можем обойти и сленг, и эвфемизмы, обратившись к классической терминологии – пенис, вагина, анус, – у нас никогда не было одного-единственного, универсального термина для описания места, куда мы ходим, когда просим нас «извинить».

Потрясающее достижение – особенно учитывая, что каждый из нас ходит туда в среднем 2500 раз в год.

СТИВЕН: Вам наверняка будет интересно узнать, что в 1994 году в Британии травму при пользовании уборной получили 476 человек. Вот так. Из них одиннадцать – от своего же нижнего белья,

АЛАН: А сколько из них под мухой?

Как много говорит о вас ваш почерк?

Он показывает, кто вы есть, но не какой вы.

Все мы легко узнаем почерк тех, кого хорошо знаем; форма, размер, наклон букв – всё это на удивление характерно. Графология же (от греч. graphein, «писать», и logos, «учение», от его оригинального значения «слово») претендует на нечто большее: мол, по почерку можно определить характер человека.

Идея эта, хоть и кажется весьма привлекательной, столь же ошибочна: с тем же успехом можно судить о содержании книги по ее обложке или о характере человека – по его одежде. Все научные исследования в области графологии показывают, что для предсказания личностных качеств того или иного кандидата пользы от этого учения еще меньше, чем, скажем, от психометрических тестов вроде «индикатора типа Майерс-Бриггс», из девяноста трех вопросов с несколькими вариантами ответа на каждый.

Именно по этой причине Британское психологическое общество ставит графологию в один ряд с астрологией как предоставляющую «нулевую достоверность». Единственный надежный результат, который способен дать графологический тест, – показать, мужчина вы или женщина и есть ли у вас суицидальные наклонности. Опубликованные в 2010 г. в «Международном журнале медицинской практики» данные подтвердили: при сравнении почерков группы из сорока человек, предпринимавших в прошлом попытку самоубийства, с контрольной группой тех, кто никогда не был склонен к суициду, графологический анализ безошибочно выявил тех, кто находится в «группе риска».

Существует, однако, разница между применением графологии для выявления заболеваний психики и для определения, есть ли у человека, скажем, талант к продажам или можно ли ему доверять. Тем не менее около 3000 предприятий в Соединенном Королевстве регулярно обращаются к графологии для проверки потенциальных работников на благонадежность. Есть подозрение, что таким образом прикрывается дискриминация кандидатов по возрасту, полу, расовой принадлежности или религиозным убеждениям. Поэтому в США применение графологии на собеседованиях при приеме на работу запрещено законом. Подобные тесты, конечно же, можно использовать для установления подлинности почерка (с целью выявления поддельных подписей), но не для выяснения физического или психического состояния автора.

Удивительно, но именно благодаря графологической экспертизе в свое время удалось засадить в тюрьму знаменитого американского гангстера Аль Капоне (1899–1947). А посадил «короля бутлегеров» простой полицейский бухгалтер по имени Фрэнк Уилсон (1887–1970). Все началось с того, что Уилсон случайно наткнулся на три учетные книги одного из подпольных заведений, конфискованные несколькими годами ранее. Прибыль, судя по записям, шла (частично) некоему лицу, поименованному как «А» или «Ал». Стремясь доказать, что имеется в виду именно Аль Капоне, дотошный Уилсон на протяжении трех недель собирал образцы почерков всех известных партнеров Аль Капоне в Чикаго. Наконец в одном из банков был найден бланк, заполняемый при взносе суммы на текущий счет, где почерк вносителя совпал с записями в учетных книгах. Идентифицировав личность бухгалтера (человека по имени Луис Шамуэй), заполнявшего книги, Уилсон лично выследил его на собачьих бегах в Майами и убедил дать показания против Капоне в обмен на неприкосновенность.

Еще одним лиходеем, поймать которого удалось благодаря почерку, был Дик Тёрпин[103] (1705–1739). Оказавшись в тюрьме под вымышленным именем «Джон Палмер», Тёрпин написал своему зятю письмо с просьбой о помощи. Зять-скупердяй не пожелал уплатить шесть пенсов наложенного платежа за письмо, и то вернулось на местную почту, где почтмейстер – бывший