Истомленные травы, замирая от света,встают, выпрямляя онемевшие ножки, узнать, как проходим мы средь горячего лета,и аплодируют в крохотные ладошки…Вот и сосны закачались от ветра.В зелени совхозов и парков,от нас на двенадцатом километрезавиднелся ожидающий Харьков.Тетрадь двенадцатая ТАМАРА«Я ничего не подозревала, ни капли.Потом прибежали подруги. И тут-тоо войне я узнала. О том, что напали.Мы все собрались во дворе института.Потом проводили ребят. На вокзалестеснялись других. Не простились мы толком,друг другу чего-то недосказали.Не верили, что расстаемся надолго…»— «Рассказывайте, Тамара…»— «А вскорена окопы уехали всем факультетом.Роем землю и чувствуем — надвигается горе.Гул боев нарастает над небом нагретым.Сначала бомбежки пошли — было жутко!И не успели мы оглядеться,как танки полезли и в промежутках — мотоциклы.Мы увидели: немцы!Мы в окопы попрыгали тут же.Кто в лес. Попрятались за деревья.Кто за то, чтоб дорогой, — „а то будет хуже“.Мы с Зиной и Тосей — скорее в деревню…»— «А когда, — говорю я, — это было, Тамара?»— «В октябре».Передо мною поплылипервый бой, Вася, скрученный жаром…«Вы о чем?»— «Я припомнил, где мы тогда были».— «Расскажите!»— «Потом», — говорю я несмело.И чувствую, как на щеках загораются пятна.«А мы, понимаете, прошлое дело,идем и ругаемся: „Где же наши ребята?“»Однажды идем мимо дома —открывается дверь. И мы видим, что вышел…«Хальт!» Мы стали. Подошел, как к знакомым,поклонился. Мы стоим и не дышим.«Гутен таг!.. Вы куда?..» Мы в ответ — по-немецки.Он тоже на Харьков.«Подвезу вас, поверьте.»Он — в кабину. Мы — в кузов. Летят перелески.Зинка шепчет дорогой: «Культурные, черти…»— «А что с ней теперь?»— «Это с кем?»— «С этой Зиной?..»— «Потом расскажу я… На этой трехтонкеприехали в Харьков. И прямо с машиной —во двор незнакомый.Слезают девчонки.Смотрим — тут немцев целое стадо.Один мне в плечо ухитрился вцепиться,я вывернулась — и в ворота от гада.Тоська — тоже…»— «А та не бежала от фрица?» —Сема спрашивает, бледнея,и за руку берет ее грубо…«Понимаешь, Тамара, дело не в ней, а..В Кировограде была у него такая же. Люба…»— «Какая „такая же“?» — спрашивает Тома.«Ну, я потом! — говорю. — Продолжайте…»— «Зину сцапал один, привязался до дома,там на суд комсомольский попал провожатый.Здесь, на Рыбной у нас, за высоким забором,недалеко тут, дома через четыре,немцы гараж устроили скоро.Шофер в ноябре стал у нас на квартире.Глаза сначала всё прятал под брови,не разговаривал.