Любовная лирика классических поэтов Востока

О пери моя тонкостанная, стан твой походит
На стройную пальму, сулящую плод неземной.
Когда тебя нету, темно мне не только средь ночи,
Коль нету тебя, я и в полдень хожу как слепой.
Наука любви недоступна глупцам и невеждам,
Я эту науку постиг, но не выиграл бой.
Джами, как собака, у двери твоей притаился,
Я славлю свой жребий, — он мне предначертан судьбой.

34

Не медли, кравчий! В тягость ожиданье.
Играй, мутриб! Не время для молчанья.
Слух к чангу устреми, к любимой — взор,
Святоши пусть оставят назиданья.
Я счастья и покоя не ищу:
Для любящих отрадно и страданье.
Любимые пускают стрелы в нас,
Но эта боль для нас — не наказанье.
Жестокость милых — меч, и ты мечом
Касаешься меня, и то благодеянье.
Способность в малом счастье находить —
Мне свойственно такое дарованье.
Порой мы в тех, кто близок, не найдем
Сочувствия к себе и пониманья.
Свиданья с милой не ищи, Джами,
Не спорь, прими судьбы предначертанье.

35

«Пей, пей до дна!» — на пиршестве страданья я слышу крик.
В смятенье сердце, в обмороке разум, и дух поник.
Хотя, как сахар, сладки два рубина — твои уста,
В сердца влюбленных ты вонзила жало, в них яд проник.
Из-за любви к тебе я так пылаю, что кровь кипит,
И вот из глаз моих кровавый, жаркий бежит родник.
Нужна ли с шахского плеча одежда тому, кто стал
Твоим рабом и кто одежду рабства носить привык?
В конце концов умру от горя, если не обниму
Тебя, из-за которой я впервые любовь постиг.
Ты шла мимо меня, и что-то пела ты про себя, —
Давно то было, но храню я в сердце чудесный миг.
Джами, как скроешь от людей сказанье любви своей?
Все выскажет, хотя язык безмолвен, смятенный лик!

36

Твой облик жизнь мою испортил, ты подожгла мое гумно.
Лишь родинка к тебе слетела, как обгоревшее зерно.
Из глаз моих ушел твой облик, — как слезы, что ушли из глаз.
И только родинка чернеет, — вот почему в глазах черно.
То поднимаешься на крышу, то приближаешься к окну,
Вот почему смотрю на крышу, всегда смотрю к тебе в окно.
Хотя и скрыла под рубашкой ты тело девичье свое, —
Твоя рубашка скрыть не в силах, как целомудренно оно.
Я ночью прикоснулся тайно своим лицом к твоим ногам, —
От слез моих образовалось на них кровавое пятно.
На крыше у тебя, как птица, моя недвижная душа,
А сердце — у тебя в тенетах, оно разлукой пронзено.
Я говорю: «Конец мой близок. Приди ко мне!». А ты — в ответ:
«Джами, лишь то прекрасно дело, что до конца доведено».

37

Кого это мы обвиняем в лукавстве, в обмане?
Шалунья, ужель не исполнишь ты наших желаний?
Твой стан — как жестокий упрек кипарисам и пальмам,
Лицом своим ты посрамила цветы на поляне.
Пригубила кубок, вино стало крепче, хмельнее,
Отсюда — безумье веселых и пьяных собраний.
«Отдай!» и «Возьми!» — всюду слышатся возгласы эти,
Становимся радостней мы от таких восклицаний.
Ты можешь меня отравить, но твоя благосклонность
Да будет кормилицей мне, — умоляю заране!
О, если взаправду есть Хызра источник священный,
То он — твои губы: они выше всех описаний!
Зачем, Хорасан покидая, мы в Мекку стремимся?
Святыню свою, о Джами, ты нашел в Туркестане!

38

Тюльпан без розоликой — порок в нашем сердце.
Боль о тебе — тюльпана цветок в нашем сердце.
Повсюду — в каплях крови — пылают тюльпаны,
Кипит кровавой скорби поток в нашем сердце.
Перед твоим порогом — как прах, сердце наше,
А грусть переступила порог в нашем сердце.
Покрылась пеплом арка бровей твоих черных, —
Известно мне, кто пламя зажег в нашем сердце!