— Я умру, я знаю, я чувствую это. Я исчезну, исчезну, исчезну, но на душе у меня висит одно бремя, снять которое в вашей власти. Вы человек верующий или свободомыслящий?
— Верующий, впрочем, и свободомыслящий тоже, так как я убежден, что дух человека способен раскрепоститься лишь благодаря вере.
— Это меня устраивает. Как вы относитесь к клятвам?
Странный вопрос. Может быть, его тяготила какая-то неосторожно данная клятва? Или некий торжественный обет, отречься от которого было нельзя? Я ответил не сразу, поэтому он добавил:
— Вы, наверное, вообще отвергаете клятвы? Как таковые?
— Нет. Клятва — это священный обет, принося который призывают в свидетели Бога. Нарушивший клятву грешит перед Господом.
— Вы считаете, что соблюдать ее надо невзирая ни на какие обстоятельства?
— Да.
Он опустил руки и вздохнул:
— Я тоже так думал, и потому на мне лежит бремя.
— Но при каких обстоятельствах вы поклялись? По собственной воле?
— О нет!
— Значит, под принуждением! Меня бы никто не заставил поклясться.
— Даже если б угрожали вам смертью?
— Даже в этом случае.
— Вы предпочли бы умереть?
— Гм! На этот вопрос нелегко ответить. Страх перед смертью может пересилить волю. Все зависит от обстановки. Я бы попытался сделать все возможное, чтобы уклониться. А если бы все-таки принес клятву, то считал бы себя связанным ею лишь до тех пор, пока она не противоречила бы заповедям Божьим. Но если бы мой обет вынуждал меня совершить преступление или впасть в грех, я не стал бы ему следовать. Клятва, что принуждает ко греху, сама по себе тоже грех, причем огромный и очень страшный. Если сам человек не решается освободить себя от принятой клятвы, пусть обратится к своему духовному наставнику.
— Сударь, вы облегчаете мне душу! — сказал он, глубоко вздохнув. — Я стал очевидцем преступления, но преступник напал на меня и заставил поклясться, что я не выдам его, даже на смертном одре.
— Значит, речь идет о тяжком преступлении?
— Да, об убийстве. Проводник убил странника, которого я подрядился перевести через Анды. Этот странник был лицом духовного звания. Оба они прибыли из Перу. Я находился поблизости и видел это злодеяние.
— Вы не могли его предотвратить?
— Нет. Было слишком поздно. Жертва находилась при последнем издыхании, и нас разделяла крутая скала.
— А вы не могли криком прогнать преступника?
— Я не то что орал, я буквально рычал от ужаса. Но он лишь поглядел в мою сторону, увидел, что я не смогу подойти, и расхохотался, а потом задушил свою жертву. Невыносимо было на это смотреть.
— Разве у вас не было ружья?
— Было, но кончился порох. Я сбежал с горы, я хотел последовать за убийцей и донести на него. Но он догадался об этом и пошел мне навстречу. Я был неосторожен. Едва я обогнул скалу, как он подошел, швырнул меня наземь и приставил к груди пистолет.
— Вы защищались?
— Да, но я был слишком слаб. Я заблудился, я блуждал среди пуны [99]; у меня не было патронов, последний я истратил, пытаясь подстрелить викунью[100]. Несколько дней я голодал, я карабкался по горам из последних сил. Я так устал, что и ребенок справился бы со мной. Этот человек наверняка бы убил меня, но оказалось, что мы… знакомы — в былые времена даже путешествовали вместе.
— Вы не сразу его узнали?
— Нет. Черты лица его изменились, и расстояние между нами было велико. Лишь когда он навалился на меня, мы признали друг друга. Он побоялся убить товарища; к тому же он многим был мне обязан, поэтому он оставил мне жизнь, но потребовал, чтобы я поклялся, что не стану его выдавать. Я был слаб, и не только телом, потому я принес клятву, терзающую меня по сей миг.
Он обессиленно замер. Говорил он очень медленно, часто останавливался, ему нужна была передышка. Услышанное поразило меня. Еще во время рассказа я начал думать о том самом сендадоре, о котором мне сообщил йербатеро. Этот сендадор вместе с неким падре совершал переход через Анды и, когда падре умер в пути, стал обладателем неких важных документов. Неужели он — убийца? Помнится, еще в разговоре с Монтесо я высказал эти свои подозрения.
— Могу ли я узнать имя этого человека? — спросил я.
Больной покачал головой.
— Тогда хотя бы место и время, когда совершилось злодеяние?
Он снова ответил отказом.
— Вы узнали, почему тот человек убил падре? Не было ли у священника при себе каких-то бумаг, в которых речь шла о сокровищах времен инков, о том, где они спрятаны?
Он протянул ко мне руки.
— Бога ради, тихо! — сказал он. — Вы знаете об этом, знаете об этом?! Откуда, откуда?
— Это всего лишь мое предположение. Падре направлялся в Тукуман, в монастырь доминиканцев?
— Вы и об этом знаете! — тихо прошептал больной.
— А убийца — знаменитый проводник?
— Вам и это… и это известно! Но, сударь, я же еще ничего вам не сказал, совсем ничего, ни слова!
— Да. Я и до встречи с вами знал все это.
Я был заинтригован и взял инициативу в разговоре на себя.
— Дорогой друг, на вашем месте я бы давно уже сбросил с души это бремя! Вам нужно довериться священнику. Иначе тяжкий грех укрывательства ляжет на вас. Поскольку здесь нет священника, сознайтесь хотя бы брату Иларио. Он даст вам верный совет.
— Но я еще не решил, можно ли мне сознаться!
— Можно. Ведь случившееся — вовсе не тайна. Вы слышали, что мне известно почти то же, что и вам. Брат Иларио — очень достойный человек и умеет хранить тайны.
После долгой паузы он произнес:
— Думаю, что вы правы. Но вы еще не все знаете. Сенда… тот убийца, сообщил мне еще кое- что.
— Это ничего не меняет. На вашем месте я бы доверился брату Иларио.
Теребя тонкими пальцами одеяло, он склонил голову набок и сказал:
— Я хочу подумать.
— Вы правы, дорогой друг! Но не забывайте, что в жизни каждого человека наступает такой момент, когда уже не остается времени на раздумья!
— Да, смерть близко! — вздохнул он. — Сударь, а вы боитесь смерти?
— Нет.
— Я имею в виду не вашу храбрость, не превратности этой жизни, а то, что случается после смерти.
— Я понимаю вас. Для раскаявшегося человека ангел смерти становится благим Господним посланцем, возвращающим заблудшее дитя к отцу. Но упорствующего он встречает в обличье привратника, провожая его на Вечный суд. Всякий, кто в этой жизни в меру сил своих исполнял свой долг, всякий, кто раскаялся и с верой уповает на милость Господню, со спокойным сердцем может смежить свои очи, ибо Бог есть любовь!
