— Лучше не делайте этого! — предостерег я. — Силой здесь ничего не добьешься. Вы видели, сколько поблизости находится солдат?
— Но почему тогда вы нас развязали?
— Потому что очень скоро нас отведут к одному из высокопоставленных офицеров; я не хочу предстать перед ним со связанными руками.
— Ну и что из того! Вас же опять свяжут!
— Пусть и не пробуют. Я попрошу вас всех, сеньоры, не совершать никаких неосторожных поступков. Это лишь повредит нам. Не будем оказывать сопротивления. Если Лопес Хордан здесь, то обещаю вам, что вскоре мы будем свободны.
Тем временем мы обследовали свою тюрьму. Пол здесь был земляным, стены — гладкими, голыми. Мы сели и стали ждать дальнейших событий. Прошло несколько часов. Дверь отворилась, и появился майор в сопровождении скверно одетого солдата.
— Пусть выйдет немец! — сказал Кадера.
— Только я? — переспросил я.
— Да.
Я быстро шепнул йербатеро:
— Обвяжите мне руки ремнем, но так, чтобы я легко мог его сорвать!
Я сложил руки за спиной. Здесь было темно, и майор ничего не увидел.
— Ну, поживее! — приказал он. — К генералу!
— Для чего?
— Узнаете обо всем.
— Почему вы требуете только меня одного, без товарищей?
— Это вас не касается. Вперед!
Йербатеро уже закончил все приготовления, поэтому я спокойно повиновался. Все могли убедиться, что я по-прежнему связан. Только теперь я заметил, что за дверью стояли еще четверо солдат, тут же окруживших меня.
Напротив нашей двери виднелась другая, она была приоткрыта. Мы вошли в комнату, выглядевшую как казарма. На корточках сидели солдаты, игравшие в кости или карты. Вокруг помещалось самое разное оружие. Всюду, словно выпавший снег, лежали белые сигаретные окурки, воздух здесь был как в зачумленном доме. Миновав эту комнату, мы прошли в другую, где дышалось полегче. Тут имелся стол, на нем стояла керосиновая лампа. Возле стола виднелись несколько табуреток, на которых сидели мужчины, судя по их горделивым жестам, все они были офицерами. Каких-либо знаков отличия, выдававших их звания, я не заметил.
Оттуда мы попали в третью комнату, самую шикарную из них. Тут располагались два стола: один возле оконного проема, в котором не было стекла, а другой посреди комнаты. За первым столом сидели два офицера; они курили, держа перед собой бокалы. В центре комнаты сидел пожилой военный. Казалось, он выискивал на карте ту достославную местность, что пребывает у черта на куличках, но и на этот раз обнаружить ее никак не удавалось, поэтому мы с майором простояли у двери, пожалуй, минут пять, однако сеньор генерал так и не почтил нас своим вниманием. Весь прочий эскорт остался снаружи, в соседней комнате.
Генералу было примерно лет шестьдесят, но седины у него до сих пор не было. Он носил белые панталоны, сапоги с короткими голенищами и желтыми отворотами, словно обычный немецкий кучер — из тех, что возят господ. Кроме того, генерал был облачен в красную бархатную жилетку и синий китель, изобиловавший золотыми галунами. Витые погоны его эполет свешивались почти до локтя. Мне показалось, что я попал на театральную сцену, где идет репетиция некой комедии на военную тему. Я вообще не испытывал страха. Я только досадовал на майора, сунувшего за свой или, скорее, мой пояс оба моих револьвера. Итак, этот человек завладел всеми вещами, прежде принадлежавшими мне.
Майор уже несколько раз кашлянул, но все было напрасно. Потом он стал кашлять громче. Наконец, когда шум чересчур усилился, генерал оторвался от созерцания карты и окинул меня мрачным взором.
— Это немец? — спросил он майора.
— Он самый, — ответил тот.
— Хорошо! Вы, конечно, останетесь здесь, чтобы потом увести его.
Генерал достал сигарету из пачки, лежавшей на столе рядом с картой, сунул сигарету в огонь, поудобнее расположился, перекинув ногу на ногу, бросил на меня столь же уничтожающий, сколь и уничижительный взгляд и спросил:
— Ты родился в Германии?
Майор стоял у меня за спиной. Я отступил в сторону и посмотрел на майора так, словно бы полагал, что вопрос относится к нему.
— В Германии ты родился, или у тебя родители немцы, я тебя спрашиваю! — закричал на меня генерал.
Я еще раз взглянул на майора, словно подсказывая, что отвечать на вопрос придется все-таки ему.
— Я тебя спрашиваю! — крикнул генерал, вскакивая с места и направляясь ко мне.
— Меня? — спросил я с изумлением в голосе.
— Да, тебя! И отвечай, а не то прикажу открыть тебе рот!
— Я действительно думал, что вопрос адресован сеньору Кадера, и искренно радовался фамильярным отношениям, сложившимся между аргентинским генералом и его подчиненным.
— Слушай, ты! Ты знаешь, у кого находишься?
— Конечно, у тебя!
Он отшатнулся. Оба офицера, сидевшие за другим столом, вскочили со своих мест, а майор угрожающе схватил меня за руку.
— Chispas![127] — крикнул генерал. — Слышали ли вы когда- нибудь такое? Этот подлец смеет мне говорить «ты»!
— Еще удивительнее, когда генерал говорит «ты» подлецу! — ответил я.
Оба офицера схватились за свои сабли. Майор встряхнул меня, взялся за дверную ручку и спросил:
— Звать палача, сеньор генерал?
Тот покачал головой, снова подошел к своему стулу, уселся и произнес:
— Нет! На такого парня нечего обижаться. Вы были правы, майор, когда описывали мне этого человека. От него всего можно ожидать. Ничто не может его характеризовать лучше, чем то, что он отваживается обращаться ко мне на «ты». Сохраняем спокойствие! Он еще успеет понять, чем это кончается.
Генерал снова заговорил со мной:
— Вы родились в Германии?
— Да, сеньор, — вежливо отвечал я.
— Кто вы?
— Ученый.
— Ojala![128] Если в вашем отечестве такие ученые, то я предпочел бы познакомиться с кем-нибудь неученым, необразованным!
— Таких в Германии нет, ведь ни одному немцу не придет в голову обращаться к иностранцу на «ты». Для этого немцы слишком уважают себя. Даже самый жалкий батрак так не поступит.
— А вы знаете, что я могу стереть вас в порошок?
— Не знаю, да и не верю в это. Германца непросто стереть в порошок. Я не понимаю вообще, с какой стати вы разговариваете со мной подобным тоном. Пусть вы и генерал, это еще не повод, чтобы унижать человека. Быть может, простой немецкий сержант знает и умеет больше, чем вы. Впрочем, я не задаюсь подобным вопросом, потому что мне все это безразлично. Правда, я хочу спросить: по какому праву вы называете меня подлецом? Вы что, знаете меня? Вы интересовались, почему я стою здесь перед вами? Вы можете с уверенностью сказать, что вас не обманули? Подлецы — это те, кто приволок меня сюда; я требую, чтобы вы их наказали!
