пришлось одолжить его у Теодора, которому суждено будет стать пятым имперским канцлером. Фрак, кстати, оказался велик Вильгельму и висел на нем как на чучеле.
Новый канцлер не пользовался особой популярностью. В нем видели что-то от университетского профессора — он смотрел на окружающих как будто немного свысока, на любые возражения отвечал длинными лекциями, причем тоном ментора, который без особой надежды на понимание старается что-то вбить в головы непонятливых учеников. В послевоенные годы многие использовали фигуру Бетман- Гольвега в качестве козла отпущения за допущенные в политике ошибки. Вильгельм был в первых рядах критиков, причем он обвинял канцлера в том, что тот был по своим убеждениям «пацифистом», одновременно признавая, что «его цели полностью соответствовали моей политике». По утверждению Вильгельма, что бы он ни советовал канцлеру — тот «делал ошибку за ошибкой».
В Германии Бетман-Гольвегу противостоял крепко сколоченный военный блок, лозунгом которого был тезис о том, что победоносная война — это единственный способ справиться с внутренним противником и восстановить авторитет монархии. Война должна была покончить с призывами к реформам, прежде всего к реформе крайне несправедливой трехклассной избирательной системы в Пруссии. Войну следовало начинать, пока еще Германия имеет преимущество над соседями. Наиболее ярым противником Бетман-Гольвега стал старший сын кайзера, кронпринц Вильгельм. Со временем круг лиц, которые для него стали объектами ненависти и презрения, вырос; туда вошли Кидерлен, Ягов и шеф гражданского кабинета Валентини. Было сочтено за благо отправить кронпринца куда-нибудь подальше от Берлина. Вместо назначения в гвардейский корпус его послали командовать лейб-гусарами в Данциг-Лангфур.
II
Новому канцлеру досталось незавидное наследство в области внешней политики. Германии противостояли мощные группировки иностранных держав; инициатива заключения пакта с Британией, по существу, провалилась. Бетман со своей медлительностью и велеречивостью вряд ли мог поправить дело. «Бюлов нам отомстил», — заметил как-то Баллин, имея в виду, что предшественник нового канцлера специально подобрал такую слабую замену себе. Магнат-судостроитель продолжал свои доверительные контакты с Эрнестом Касселем, на сей раз беседа состоялась в особняке последнего Брук-Хаус на Парк- лейн. Кассель заявил, что достигнуть соглашения по ограничению гонки морских вооружений уже невозможно: в нее включились Франция и Австрия. Он затронул корень проблемы, отметив: «При правлении императора Вильгельма II, который, разумеется, преследует самые похвальные цели, Германия вторглась на мировой рынок, германская промышленность и торговля достигли такого расцвета, который раньше никто не мог себе вообразить, а Англия понесла огромные потери во внешнеторговой сфере. Ее торговый оборот уменьшается, и в длительной перспективе Англия не сможет удержаться без отказа от фритредерства».
В ходе второй беседы с Баллином Кассель обвинил во всем либералов: они увлеклись социальными проблемами и забыли о флоте. Отсюда — и агрессивность в отношении Германии. Он предложил продолжить диалог. Вильгельм запросил совета у Тирпица; тот выразил мнение, что момент подходящий: Британия отстает в техническом и ресурсном отношении. Бетману было дано добро на переговоры. Идея канцлера заключалась в том, чтобы использовать наличие германского флота в качестве козыря для достижения уступок с английской стороны с целью вырвать Британию из франко-русского союза.
Назначение Бетмана принесло с собой некоторые изменения в Кабинете министров. Министерство религии и образования возглавил Август фон Тротт цу Зольц, протеже нового канцлера. Выбор оказался удачным. Именно Тротту (вместе с Фридрихом Альтхофом) пришла в голову идея отметить столетие Берлинского университета созданием «немецкого Оксфорда» в пригороде столицы Далеме. «Общество кайзера Вильгельма», как стало называться это учреждение, превратилось в научное заведение высшей пробы с отделениями биохимии, физической химии, биологии, антропологии, физики клетки и твердого тела.
Обычный «медовый месяц», который кайзер переживал с каждым новым канцлером, проходил на сей раз в почти идиллической атмосфере. На очередных ежегодных маневрах появились, помимо старого приятеля Лонсдейла, новые лица: генерал Брюс Гамильтон и Уинстон Черчилль. В январе Вильгельм устроил нечто вроде международного инцидента: он шлепнул «этого длинноносого Фердинанда I Кобургского» по заднему месту (в буквальном смысле). Разгневанный таким обращением монарх немедленно покинул Германию; в результате новые заказы на вооружение для болгарской армии получил не Крупп, а французская фирма.
III
Германия продолжала развиваться невиданными темпами. За первые 10 лет XX века население страны выросло на треть по сравнению с 1870 годом — появилось 866 тысяч новорожденных. Производство угля выросло на 218,1 % (в Соединенном королевстве — на 72 %), стали — на 1335 %, а в Великобритании на 154 %. В металлургии главный конкурент Германии отстал от нее на 50 %. Впрочем, по производству стали Англию обогнали и другие страны — США, Франция, Россия. Германия активно вывозила капитал: доля ее инвестиций во французские рудники и металлургические заводы достигала 10–15 % от их общего капитала, Антверпен уже называли «наполовину немецким» городом. Неудивительно, что в стране начали толковать о необходимости «жизненного пространства». Население в Великобритании тоже возросло: за период 1870–1910 годов с 26 до 40 миллионов, но у подданных британской короны была своя империя, над которой никогда не заходило солнце.
6 мая 1910 года король Англии Эдуард VII, «апостол окружения», как называл его немецкий племянник, отошел в мир иной. Вновь, как и по случаю кончины бабки, королевы Виктории, Вильгельм бросил все и поспешил в Лондон. Снова — торжественная встреча на вокзале. 19 мая кайзер присутствует в Вестминстерском дворце на панихиде по своему не особенно любимому дядюшке. «Почетный караул — кавалеристы, солдаты линейных полков, индийских и прочих колониальных частей, все в траурных позах: склоненные головы, руки сжимают приклады винтовок и эфесы сабель…» — это произвело на Вильгельма самое сильное впечатление. Он стоял у гроба, держа за руку наследника престола, Георга. Его внимание привлекла игра света, отражающегося в драгоценных камнях, которыми был усыпан гроб, четкий шаг воинских колонн, отдающих последние почести покойному. «Что-то средневековое, глубоко трогательное было в этой сцене», — пишет он в своих мемуарах. Два фельдмаршала — Коннаут и Вильгельм II, оба верхом по обе стороны от катафалка, сопровождали траурную процессию до королевской усыпальницы. Вильгельма поразил тот факт, что кузен Джорджи имеет звание всего лишь генерал-лейтенанта. Все было очень достойно. Женщины плакали. Во время пребывания в Лондоне кайзер получил возможность обменяться мнениями с Касселем и президентом США Рузвельтом.
В письме Бетману, отправленном из Вестминстера, Вильгельм поделился смешанными чувствами, которые вызвали в нем воспоминания о тех же самых старых комнатах, «где я играл ребенком, где переживал дни моей юности, где, наконец, будучи уже взрослым мужчиной, правителем моей страны, пользовался гостеприимством Ее Величества, покойной Великой Королевы. Я вдруг почувствовал себя как дома — трудно себе даже представить такое, имея в виду политические события последних лет. И все-таки я горд тем, что могу называть это место моей второй родиной, а себя — членом ее королевской семьи». «Трижды ура германскому императору!» — ревела толпа на улицах Лондона. Вильгельм счел это хорошим предзнаменованием.
Смерть Эдуарда открыла шанс на пересмотр германо-британских отношений. При жизни короля надежд на урегулирование не было, во многом из-за личного антагонизма монархов. Берти опускался до язвительных замечаний по поводу физических недостатков Вильгельма, о чем тот, по-видимому, знал. Высмеивая страсть Вильгельма к путешествиям и визитам, он как-то упускал из виду, что сам не чужд такому времяпрепровождению. Вильгельм не оставался в долгу: своего дядюшку он называл не иначе, как
