ему герцог Бедфордский, Маккензи — на вилле «Карлтон» в Восточном Коу. 8 августа он — в нарушение правил придворного этикета — отправил личное письмо королеве, в котором уверял ее, что полное выздоровление его пациента — это «только вопрос времени».
9 августа августейшая чета, Маккензи и группа врачей — немцы Вегнер, Ландграф и англичанин Марк Ховелл — отправились на север Англии, в Бремер. Погода была совсем не идеальной для больного с поражением дыхательных путей. Мнение подавляющего большинства экспертов было единодушным: Маккензи, его методы и упорный оптимизм — все это заслуживает самого решительного осуждения. Многие — включая Феликса Симона — считали, что постоянный отказ со стороны Маккензи считаться с мнением своих немецких коллег по поводу диагноза и необходимости оперативного вмешательства лишил принца шанса на жизнь. С другой стороны, королева Виктория, ее старшая дочь и ее супруг буквально молились на Маккензи как на ангела-спасителя. По просьбе Викки королева 2 сентября возвела его в рыцарское достоинство. Фриц откликнулся прочувствованным письмом теще с выражением глубокой благодарности. Он даже подпустил шпильку в адрес оппонентов Маккензи: мол, награда королевы порадует всех, «за исключением разве только лиц, безнадежно уступающих ему по таланту и опыту».
Письмо это датировано 5 сентября; на следующий день, 6-го, кронпринц и его свита покинули Англию. Путь лежал на юг через Франкфурт и Мюнхен. В столице Баварии на перроне вокзала высоких гостей пришли приветствовать королевская чета и весь состав прусского посольства. Присутствовавший при встрече Эйленбург утверждает, что он продемонстрировал вежливо-холодное отношение к кронпринцу и кронпринцессе, факт, который-де не повысил его популярности при баварском дворе. Августейшие путешественники остановились на ночь в отеле «Четыре времени года», на следующее утро отправились в тирольское местечко Тоблах.
Среди сопровождавших чету лиц был некий Гетц фон Зекендорф, офицер Первого пехотного полка, любитель живописи и странствий. В юности он сопровождал принца Уэльского в путешествии по Индии, а затем вместе с лордом Нэпиром объехал всю Абиссинию. Ходили слухи, что с кронпринцессой его объединяет не только общий интерес к искусству. Всезнающий Фриц фон Гольштейн имел обширное досье на Зекендорфа; по его данным, кронпринц был не только подкаблучником, но и рогоносцем. Возможно, это соответствует действительности.
Выбор в пользу Тоблаха был по меньшей мере странным — там было холодно и ветрено. В своих воспоминаниях Маккензи утверждает, что советовал августейшей чете остаться в Тоблахе только в случае хорошей погоды, иначе — следовать дальше на юг. Он приехал в Тоблах несколько позже и первым делом заявил, что надо переезжать в Венецию. Пока же Фриц и Викки развлекались прогулками по окрестностям — впрочем, каждый своим маршрутом. Кронпринцу понравилась церковь Святого Кандида в соседнем поселке Иннинхен, он счел, что это подходящий образец для его мавзолея. Вскоре архитектор Рашдорф соорудил копию этой церквушки невдалеке от Фриденскирхе в Потсдаме. Викки с Зекендорфом со своей стороны совершили совместное восхождение на ближайшую вершину, на обратном пути их застала ночь, и им пришлось заночевать в горной хижине. Это было не единственным скандальным происшествием такого рода. Досье Гольштейна значительно пополнилось. Видимо, слухи о неподобающей связи матери с придворным дошли и до Вильгельма — сплетников хватало. Кстати, один из придворных свиты кронпринца, граф Радолинский, был изобличен как соглядатай и доносчик, едва не дошло до дуэли между ним и Зекендорфом.
Фриц стал похож на собственную тень. Он еще более безропотно, чем обычно, подчинялся капризам и причудам своей супруги, которая не находила ничего лучшего, как таскать его за собой по городам и весям Европы, не давая времени передохнуть. Не зная, чем заняться, кронпринц начал вырезать из газет статьи, в которых упоминалось его имя, и аккуратно вклеивал их в свой дневник. Врачи, которые осмеливались в чем-то возразить кронпринцессе или Маккензи, безжалостно изгонялись из августейшего табора. Такая судьба постигла, в частности, Ландграфа и Вегнера.
IV
Чем занимался в это время наш герой? По возвращении из Англии 7 июня он устроил в Потсдаме обед для Эйленбурга и Вальдерзее. Он был откровенен — рассказал, какой безобразный прием ему устроили на юбилейных торжествах. Назвал Маккензи мерзавцем и удивлялся, как можно было обращаться к врачу- чужеземцу… Он жаловался на отца — тот воспринимает его как чужого, и на мать — она не любит Германию. Эйленбург поддакивал: если Фриц придет к власти, то фактическим правителем Германии станет его супруга, а это будет означать «катастрофу для отечества». Вильгельм передал присутствующим высказывание своей матери по поводу ее планов на случай смерти супруга: она «не останется в стране, где ощущает всеобщую ненависть и ни одной искорки любви».
Молодые Гогенцоллерны возобновили свою вендетту против Александра Баттенберга. Расставшись с Болгарией, тот служил в гарнизоне родного Дармштадта и завел интрижку с певичкой местного театра Иоганной Лойзингер. Принцы куражились: Генрих донимал Сандро, обвинял в двуличии — и любовницу имеет, и планы втереться в императорскую семью не оставляет. Баттенберг вынужден был заявить: «Принцесса Виктория свободна найти себе подходящую партию, и я первым поздравлю ее с помолвкой». Вильгельм усиленно распространял в офицерской среде сплетни по поводу того, что Сандро был на содержании у русских, а потом отплатил им черной неблагодарностью. Бедный изгнанник пытался по мере сил опровергнуть эти обвинения, но безуспешно. Сандро очень обеспокоила болезнь Фрица, он понимал, что если кайзером станет Вильгельм, то ему не видать Моретты.
Вильгельм принял приглашение Эйленбурга посетить его прусское поместье Либенберг. Вильгельм приехал сюда впервые. Они охотились в лесах Укермарка, причем со стороны хозяина это была большая жертва: он не любил охоты. Позднее Эйленбург вспоминал, как трудно Вильгельму давалась стрельба: левая рука не могла удержать ружье, и ему приходилось прибегать к помощи слуги. Неудивительно, что результаты были не особенно впечатляющими: «Не каждый олень был готов доставить ему удовольствие! Принц упустил двух и попал только в третьего, и то не убил, а легко ранил». Разговаривали о политике. Оба согласились с тем, что пока надо держаться союза с Россией. По мнению Эйленбурга, русофилия его собеседника подпитывалась от корней старопрусских традиций; возможно, на него подействовало недавно прочитанное и еще не ставшее известным широкой публике «Политическое завещание» Фридриха Великого. Вильгельм излил свое негодование по поводу того, как с ним обошлись в Англии, и рассуждал о том, что Викки организует семейный заговор против Пруссии.
Эйленбург в то время обдумывал поступившее ему предложение стать директором театра в Веймаре, но Вильгельм убедил его не покидать дипломатическую службу. Возможно, Эйленбург рассчитывал на то, что, став кайзером, Вильгельм предоставит ему должность интенданта королевских театров, которую в то время занимал Болько фон Хохберг, не признававший Вагнера и потому не пользовавшийся популярностью в Байрейте. Вильгельм вроде бы готов был поддержать кандидатуру Эйленбурга.
11 июня они вернулись в Берлин, встретились с Гербертом фон Бисмарком, и компания занялась усиленными возлияниями, по мнению некоторых свидетелей, «явно перебирая» по этой части. Впрочем, вероятно, пили в основном Эйленбург и Бисмарк — последний был особенно невоздержан в потреблении горячительных напитков. Вильгельм никогда не был замечен в пристрастии к спиртному. Герберт использовал интимную атмосферу, чтобы просветить будущего кайзера по поводу «прусской идеи». По его мнению, принц много шумел о своей приверженности «старопрусским ценностям», но не вполне отдавал себе отчет, в чем они состояли. Скорее всего Вильгельмом руководило чувство противоречия: «прусская идея» была чужда его родителям. Герберт думал о будущем и не исключал возможности того, что в прусско-германском рейхе усилится влияние южно-германских либералов — в этом случае Вильгельм стал бы его козырной картой в борьбе против них.
В августе Вильгельм вместе с Эйленбургом отправился в Байрейт на вагнеровский фестиваль, а затем — на озеро Штарнбергерзее. Вильгельм явно был очарован своим приятелем-эстетом, но многие в Германии имели менее высокое мнение о нем. Кто-то отмечал его манерность и подверженность припадкам ипохондрии, другие считали его познания в области искусства легковесными. Третьим представлялось, что в их отношениях с принцем есть нечто нездоровое. Была хорошо известна склонность Эйленбурга к
