внимания, относилась как к младшему брату. И тут Юра снова начал плакать и отчаянно просить следователя, чтобы тот нашел убийцу.
Ада Дмитриевна, которую тоже допрашивали отдельно от сына, не плакала. Держалась спокойно, уверенно, властно. Часто усмехалась, прежде чем начать давать показания, словно все это не имело для нее никакого значения. Заявила, что Марию «как там ее по отчеству» очень даже хорошо знала. То была чистейшей воды провинциальная авантюристка, вот как в фильмах показывают, и самым наглым образом втерлась в замечательную семью. Следователь напомнил ей, что раньше она как будто не называла семью Прохоровых замечательной и даже упоминала об их ограниченности и необщительности. Ада Дмитриевна ответила, что эти два качества не мешали им быть добрыми, честными, очень порядочными людьми и идеальными соседями. Говорила она об этом так громко, что в окне даже звякало неплотно пригнанное стекло. Рассказывая о своих отношениях с Машей, несколько раз иронично улыбалась, как будто приглашала вместе с ней оценить эту авантюристку. Вынимала изо рта измазанную алой помадой сигарету и, сощурившись, спрашивала, не стоит ли ей теперь просить у покойницы прощения за ту давнюю сцену? И сама же отвечала, что просить прощения ей не за что, она тогда говорила совершенно правильно, и, если бы кто-нибудь ее послушался, возможно, ничего бы и не было! Следователь замороченно смотрел на эту престарелую красавицу и почему-то пытался себе представить, какой та была в молодости. Выходило ничего себе. На вопрос о том, с какой стати она так путала своего сына и сама давала ложные показания при предыдущих допросах, Ада Дмитриевна сказала, что не хотела осложнять жизнь «своей маленькой, но знаете, очень счастливой семьи» каким-то мерзким убийством. Ей казалось, что чем меньше они будут говорить, тем раньше от них отстанут. Она никак не могла подумать, что ее неправильные показания могут причинить кому-то вред. Следователь резко сказал, что, возможно, именно эти показания явились причиной гибели Марии Прохоровой. Если бы девушку нашли раньше, ее бы, возможно, удалось уберечь. Дама высоко подняла выщипанные брови и язвительно спросила, не думает ли следователь, что она желала этой девице смерти? Ей было все равно, что там будет с Марией Прохоровой. Уж она-то знает, что вмешиваться в чужие семейные дела нельзя. Ушла с триумфом, попытавшись при этом взять со следователя слово, что он никогда больше не станет беспокоить ее и сына. Следователь слова не дал и предупредил, что если показания еще понадобятся, пусть является без опоздания. Сейчас она опоздала на полчаса! Его время очень дорого. У него одиннадцать дел!
Следствие активно занималось Еленой Алексеевной Прохоровой (в девичестве Каменевой), 1965 года рождения, задержанной 24 мая 1997 года по подозрению в убийстве. Милицию вызвали муж задержанной и Анжелика Андреевна Прохорова, в чьей квартире пыталась укрыться эта женщина и на которую та совершила нападение. Анжелика описывала это событие так: «Она прибежала ко мне и сказала, чтобы я спрятала ее от мужа. Утверждала, что муж хочет ее убить и сейчас приедет за ней. Говорила, будто бы он убил своего брата (моего мужа Игоря) и нас с ней тоже убьет. Я видела, что она ведет себя очень странно, но не решилась выгнать ее. Она принесла с собой и показала мне расколотую малахитовую подставку для часов, с помощью которой, как сказал мне следователь, убили моего мужа. Подставка эта пропала, ее не могли найти. Я очень испугалась, когда увидела эту вещь, и не знала, что думать. Лена утверждала, что ее муж спрятал подставку у них в квартире, на антресолях, в ее старой сумочке. Потом позвонил Саша и спросил, не ко мне ли поехала Лена. Когда она ушла, его не было дома. Лена просила меня не рассказывать, что она здесь, и я сперва не говорила ему этого. Но потом я вдруг обернулась и увидела, что она хочет ударить меня по голове этой подставкой. Я закричала, бросилась от нее бежать. Думала, она меня убьет, как и Игоря, потому что я все сразу поняла, и вид у нее был безумный. Она быстро побежала за мной, с явным намерением нанести удар. Но потом произошло что-то странное: как только я выскочила из комнаты и захлопнула за собой дверь, она перестала меня преследовать. Я думала, что она сейчас будет бороться со мной и сможет открыть дверь, а потом убьет. Ведь в двери не было никакого замка и я не успела бы убежать из квартиры. Я стояла и держала дверь со стороны коридора и плакала от страха. Но никто на дверь не нажимал. Я слышала, что в комнате тихо. Думала, она выжидает, чтобы отпустили дверь, а потом кинется. Так я долго стояла и боялась посмотреть, что делается в комнате. Потом в квартиру позвонили, и Саша стал кричать: «Лика, открой, жива?!» Он понял, что у нас что-то случилось, ведь, когда я уронила телефонную трубку, он еще не дал отбой, слышал, как я закричала, и, наверное, решил, что она на меня кинулась. Я впустила Сашу в квартиру. Из комнаты по-прежнему никто не выглядывал, там было тихо. Мы вместе подошли к двери, и Саша открыл ее. Мы увидели Лену. Она сидела на полу, подставка лежала рядом. Руки она сложила на коленях, ноги поджала под себя. Спину держала очень прямо. Когда мы заглянули, она повернула голову в нашу сторону и стала улыбаться, очень странно, и качать головой, показывать на подставку. Говорила: «Вот видите, как это случилось? Как ты, Саша, мог его убить? Он тебя так любил…» Он вошел в комнату, а я боялась. Но Лена даже не встала, продолжала улыбаться и говорить мне: «Надень черный платок, почему ты ходишь без платка? Могут подумать, что ты не замужем, а для девушки это плохо. Кто не замужем, тех все презирают и ненавидят». Потом говорила еще, что, пока она не вышла замуж, она была очень несчастна, а когда вышла за Игоря, стала очень счастлива, но вот его убили, а она не имеет права даже носить черный платок. И все время называла Игоря своим мужем. Саша в это время вызвал милицию, они очень быстро приехали, спасибо им».
Александр Прохоров рассказывал следующее: «После того как погиб мой брат, Лена очень изменилась. Она стала задумчивой, раздражительной, хотя раньше всегда отличалась хорошим характером. Мы никогда не ссорились. Я ей не изменял и думал, что она тоже мне верна. Я всегда уважал ее мнение, считался с ней. Но теперь она была просто неузнаваема. Могла ни за что накричать на меня или на Анжелику, с которой раньше тоже поддерживала хорошие отношения. Анжелика очень тяжело переносила гибель Игоря, а Лена упрекала ее в том, что та недостаточно сильно скорбит. Упрекала нас обоих в цинизме, не знаю, откуда она это взяла. У нее появились какие-то навязчивые, неприятные манеры: давать нетактичные советы, поучать, вмешиваться в разговор с глупыми комментариями типа «Как вам не стыдно» или «Посмотрели бы вы на себя со стороны». Я, конечно, думал, что смерть моего брата ее тоже потрясла, потому что замечал, что раньше они очень тесно общались, дружили. Я никогда не ревновал ее ни к Игорю, ни к кому на свете. Мне казалось, что такая уравновешенная женщина, как Лена, отвечает за свое поведение и контролирует эмоции. Тем более я не думал, что брат мог воспользоваться моей женой. Я принимал все это только за дружбу, хотя и видел, что ей с ним было куда интереснее беседовать, чем со мной. И вот, за несколько дней до того, как она напала на Лику, Лена сообщила нам с ней, что была любовницей Игоря в течение последних трех лет. Нас это поразило. Лика вообще не поверила, кажется. Лена держалась очень вызывающе, собирала вещи, чтобы уйти от меня к родителям. Рассказывала об этой связи с гордостью, как будто это была ее заслуга. Мы не знали, что ей отвечать. Накануне она пыталась покончить с собой, приняла много таблеток, но я вызвал «скорую», и врачи ее спасли. Я даже думал, что это просто случайность, что она приняла столько снотворного по рассеянности или по ошибке, потому что в последние дни замечал, что у нее стал очень беспокойный сон и она так уставала от этого, что могла просто ошибиться. Ей редко удавалось уснуть, я начал беспокоиться за ее здоровье и сам посоветовал ей иногда пользоваться снотворным. Наверное, отсюда появилась идея о том, что это я ее отравил. Когда она призналась нам в том, что любила Игоря, то сразу начала издеваться над нами обоими. Кричала, что мы ничтожества, а Игорь был необыкновенный человек. Говорила Лике, что она ничего из себя не представляет, и если Игорь с ней до сих пор не разводился, то только потому, что она молодая и симпатичная. Лена говорила, что пыталась склонить моего брата к разводу с Ликой и женить его на себе. Но Игорь, по ее словам, отказывался наотрез. Мне очень тяжело сознавать, что мой брат обманывал меня последние три года. Я ничего не подозревал! Но, в конце концов, если бы он не был моим братом, я бы все понял. Лена симпатичная, интересная в разговоре, общительная, обаятельная. Но вот в любовницы не годилась. Она хотела быть его женой и постоянно угрожала все открыть Лике. Игорь удерживал ее от этого шага, мотивируя так: все равно на тебе не женюсь. Конечно, он вел себя очень подло по отношению ко всем нам. Не знаю, к кому он отнесся хуже. Лика ему верила, любила его. Я тоже ему верил. Он всегда был для меня авторитетом, как старший брат, вообще как человек. Часто помогал мне материально, и я всегда был ему за это благодарен. Уважал его рабочие способности, его ум, его сильный характер. И конечно, он не должен был соблазнять Лену. А если уж это случилось, остановиться надо было, верно? Ведь видел, что она всерьез влюбилась, что так продолжать нельзя… Зачем же сразу всех наказывать? Тем более он ее вовсе не любил. Нет, этого я понять не могу…»
Следы от тугих перевязок на руках и ногах своей жены Прохоров объяснил так: «В последнюю ночь она
