работоспособной прогностической основы, распылялись на популяризацию ее неработоспособных прототипов. Так как я принципиально не ставил себя в привилегированное положение, свободно раздавая направо и налево те идеи, которые стоило приберечь и развить, и — тратя массу времени на их объяснение.
А свято место, как известно, пусто не бывает. Если продолжения не идут — время чем-то занять нужно, тем более, что ездили в то время большими командами. Это сейчас три-шесть человек уже нормальный состав, а в начале восьмидесятых ездили группами и по двадцать, и по сорок, и по шестьдесят человек.
В спелеологии принято занимать свободное время фотографией. Из многих соображений сразу. Во- первых, в ней есть определенный смысл. Многое из того, что мы видим под землей, представляет реальный интерес, да еще и красиво в придачу. Причем основная часть красоты на месте даже не видна — слишком слаб свет. Зато на слайдах начинает играть. Далее. Пещеры хрупки и уязвимы. Нет гарантии, что попав в какой-то зал вторично, мы увидим его натеки в том же виде — не порушенными, не замазанными глиной. В среднем каждый пятый сюжет из пещер, охрана которых не поставлена на должную высоту, быстро становится архивно-историческим кадром, отражающим исчезнувшую реальность.
Во-вторых, как я отмечал в начале книги, практически все спелеологи — технари, а также люди со слегка гипертрофированным самомнением. Каждый второй считает себя гениальным фотографом, причем способным к созданию собственной технической базы, как в смысле аппаратуры, так и в смысле приемов. Во многом — оправданно. Так, самодельные вспышки среди спелеологов — норма. Самодельные фотоаппараты встречаются реже, но все равно часто. Световая синхронизация[6] нескольких вспышек стала в пещерах нормой задолго до того, как вошла в широкую практику на поверхности. Различные светофильтры, дающие яркие цветные рефлексы на источниках света, в спелеологическом обиходе тоже появились раньше, чем в обычном. Не только потому, что спелеологи — гениальные изобретатели. Спелеологическая фотография действительно сильно отличается от обычной, и то, что в ней много талантов и самоделок — предопределено. Сама среда помогает. С теми же эффектными светофильтрами. Ввод их в общефотографическую практику упирался в технологию изготовления — создание такого рифления стекла, чтобы и эффект был, и изображение не размывалось. Преодолено это было только с появлением компьютерно-управляемых сверхточных лазерных резцов. Но в пещере-то темно! Можно открыть затвор, проработать источники света с фильтрами (точнее, с их заменителями типа дифракционной решетки из комплекта школьного кабинета физики), дающими эффект, но резко ухудшающими общее качество — а потом убрать их и дорисовать остальное вспышками. Впрочем, сейчас разница начинает сглаживаться за счет появления новой техники, в особенности — новых пленок, но еще лет пять назад она была огромна.
В подземной фотографии (я имею в виду ее классическое состояние) нет элементов репортажа, нет «чувства момента». Она гораздо ближе к живописи. В абсолютной первозданной тьме пещер можно просто открыть затвор фотоаппарата и вырисовывать светом ламп, вспышек, свечей именно то, что нужно. В течение хоть минуты, хоть часа, хоть двух. Дело фотографа — сидеть, думать и командовать ассистентам, на какое место перейти и в каком направлении сколько вспышек выдать. Причем многие кадры снимаются достаточно долго, чтобы корректировать первоначальный замысел по ходу дела.
Считается, что при кратковременности и яркости вспышек глаз просто ослепляется, и рассчитать подачу света можно только по таблицам. Это совершенно неверно. То есть, для света, подаваемого на некоторый центральный объект, вычисления проводить нужно, глазу нужна адаптация, но весь остальной свет можно подавать именно «на глаз», оценивая визуально соотношение его силы с тем, что было рассчитано и подано на главный план.
Тем самым, весь эффект фотографии зависит практически только от художественного вкуса фотографа. Правила расчета главного света тривиальны, понимание контрастности и цветопередачи используемой пленки приходит быстро (а спелеологи практически всегда снимают только на один какой- нибудь тип пленки), оценка необходимой глубины резкости — тоже. То есть имеются те самые идеальные условия, когда при наличии даже сравнительно небольшого опыта, можно сконцентрироваться полностью на сюжете, ни на что не отвлекаясь. А спелеологи — люди весьма разносторонние и талантливые, как правило с очень хорошим художественным вкусом и чувством красоты, и поэтому с фотографией действительно могут хорошо справиться многие.
Совершенно естественно, что пока не сложилось понимания системы, достаточного для того, чтобы можно было начать продуктивно копать продолжения, фотография была чуть ли не основным занятием в наших экспедициях. Вообще-то нам пришлось кроме фотографии переболеть, хотя и в умеренной форме, всеми остальными болезнями, угробившими исследователей во многих спелеологических группах — кинематографией, газетно-журнальной пропагандой спелеологии, некоторыми другими, но в итоге мы все это таки перенесли и выздоровели. И хотелось бы пожелать такого остальным — фотография хороша, полудетективные статьи и всеобщая известность — тоже, но новые пещеры — все равно лучше. Без них жизнь спелеолога ущербна.
Тем не менее, именно такого рода проекты составляли одну из главных ветвей нашей деятельности в течение четырех лет. И не мы одни в этом виноваты — шумиха, которую мы подняли для изгнания самоцветчиков, вызвала вполне резонные требования помогавших нам журналистов, чтобы мы им предоставили хотя бы несколько интересных по фактуре и забойных по видеоряду материалов, живописующих уже послевоенную эпоху.
И первый крупный проект, который мы затеяли, был проект с кинофильмом. Как-то достаточно случайно совпали четыре вещи. Во-первых — мы увидели на одном из туристских кинофестивалей фильм группы SCO (Виталий Ромейко и компания), снятый в пещере Абрскила. Это был, пожалуй, первый фильм о пещерах, который не был научно-популярной халтурой, а в котором чувствовалось настроение. И вместе с тем он сразу вызывал устойчивое ощущение, что мы можем снять гораздо лучше, если только найдем технику и оператора. Во-вторых, в моем институте обнаружилось несколько валяющихся на складе без использования 16-миллиметровых кинокамер. В-третьих — один знакомый журналист похвастался, что может очень дешево доставать и проявлять высокочувствительную цветную пленку. И наконец, один из наиболее интересных московских спелеологов, занимающихся Кугитангом — Миша Переладов — сказал, что имеет опыт киносъемки на 16 миллиметров.
Последнее, конечно, оказалось чушью — то есть, весь его опыт заключался в наблюдении за тем, как это делается, а также в умении управлять камерой. Но для спелеологов это — нормальное явление. Научиться можно и на ходу.
Дальше была целая эпопея по поводу того, чем при съемке светить будем. SCO-шная техника с неподъемным аккумулятором и разнесенными на проводах лампами нас не прельщала совершенно. Пещера и так слишком статична, чтобы можно было позволить себе отказаться от динамичного освещения. А динамика означает, что каждый осветительный прибор должен быть автономен, и носиться без напряжения одним человеком так, чтобы его можно было бы даже присобачить на каску вместо налобника и ввести в кадр на «актере». Это сейчас такие приборы продаются в каждом магазине, но в то время оно было отнюдь не так. Голь на выдумки хитра, и опять же без изобретательности под землей делать нечего. Блок из тридцати обычных плоских батареек с галогенной стоваттной лампой от кинопроектора «Русь» оказался идеальным источником света. Достаточно мощным, чтобы на нашей пленке давать дальнобойность до пятнадцати метров, и с ресурсом около двадцати минут, чего вполне хватает при хорошей организации на десять минут хода пленки. И прочно вошедшим на ближайшие годы в отечественную спелеокинематографию в качестве своеобразного стандарта. Пяти осветительных приборов с двумя батарейными блоками на каждый должно было вполне хватить на целую киноэкспедицию.
В качестве запасного варианта света мы достали напрокат две широко разрекламированные в литературе бензиновые лампы «Петромакс». Устроенные по типу примуса со сгоранием бензина на торий- цериевой сетке, они теоретически дают при весе всего в пару килограмм светимость по триста свечей. К сожалению, они оказались непригодны совсем. И потому, что триста свечей, равномерно светящие во все стороны, оказалось гораздо слабее стоваттной лампы с рефлектором, и потому, что спектральный состав света оказался совершенно непригодным для цветной съемки, и потому, что хрупкие и дорогие сетки при малейшем сотрясении осыпались.
