индивидуальность форм живой природы (многие минеральные формации развиваются просто по тем же закономерностям, что растительный мир), так и строгость и совершенство форм природы неживой. Каким образом народ, одновременно понимающий красоту Фудзиямы и красоту вишневой ветки, может этого не понимать и не воспринимать — загадка. Тем не менее, спелеология — практически исключительная прерогатива европейцев и американцев европейского происхождения, и исключения здесь весьма редки.
Естественно, среди европейцев тоже далеко не общепринято понимание истинной красоты пещер. Для того чтобы ее понять и принять, нужно уметь мыслить немного «по-японски». Всякие общепринятые среди экскурсоводов коммерческих пещер извращения со сравнениями — обратите внимание, этот сталактит похож на бегемота, а этот на колбасу (я, естественно, утрирую, но совсем немного) — абсолютно несовместимы с этим образом мышления. Каменный цветок красив не потому, что похож на что-либо более обыденное. Он красив сам по себе, и только поняв это, можно увидеть в нем красоту, а не курьез. Это же несоответствие порождает и вторую крайность — когда красивости начинают преподноситься экскурсантам как чрезвычайно интересные научные объекты. В большинстве случаев они, конечно, таковыми и являются, но главное далеко не в этом.
Отдав много сил и лет изучению минералогии пещерных красивостей, я осмелюсь изложить свое понимание этой дилеммы. Я любуюсь пещерными натеками, потому что они красивы. Но не потому, что они мне интересны. Я их изучаю, потому что они мне интересны. Но не потому, что они красивы. И по возможности я никогда не совмещаю эти два занятия.
Пещера — это не объект, а особый мир, и как это положено миру, красота пещеры отнюдь не заключается только в декоре (например, натеках). Сами формы подземных объемов тоже зачастую являются шедеврами, во многом предвосхищающими самые различные архитектурные стили. Не менее интересна вода. К сожалению, в Кап-Кутане совершенно отсутствуют подземные реки и водопады, составляющие значительную часть красоты многих и многих пещер. Прозрачности пещерных вод могут позавидовать не только горные ручьи, но и океанские глубины. Ручьи, оформленные каменными плотинами (гурами), по которым сотнями каскадиков стекает вода, являются для пещер нормой, а при обнаружении подобных на поверхности земли (в долинах гейзеров) начинается прямо-таки туристический фурор. Несмотря на то, что вода в гейзерах грязная и вонючая.
Озера имеются и в Кап-Кутане, особенно в подравнинных гидрогеологических коллекторах, не связанных напрямую с системой, а вскрытых провалами с поверхности. Подземное озеро практически ничем не напоминает обычное. На нем не бывает волн и даже малейшей ряби. Отсутствие как течения, так и волн заставляет воду отстаиваться и увеличивает ее и без того невероятную прозрачность. Глубину воды нельзя оценить на глаз, а иногда даже нельзя определить ее наличие. Оказаться по пояс в воде, спрыгнув в ямку, выглядящую совершенно сухой — вполне распространенный вариант. И дело здесь даже не только в прозрачности. Свет, идущий от спелеолога, а другого света просто нет, не может дать бликов на поверхности воды, если на ней нет ряби, и не может дать рассеивания, если в ней нет взвеси. Прозрачные озера обычно распознаются только по цвету воды и, если они невелики, только тренированным глазом. Не могу сказать, почему, но бесцветной воды я просто не видел. Она всегда имеет некоторый оттенок либо голубого, либо зеленого. Многие фотографы даже этим искусно пользуются, создавая поразительные световые эффекты с помощью вспышек, погруженных в озера.
Вообще понятие озера довольно растяжимо. В спелеологии, особенно в сухих пещерах, озером называют любой объект со стоячей водой, размером более квадратного метра, то есть иногда даже явную лужу. На самом деле в этом есть смысл, о чем чуть позже. Но некоторые озера — огромны. Так, в пещере Кап-Кутан Первый имеется озеро длиной более двухсот метров, занимающее практически целиком огромный зал и несколько тупиков. Глубина его от трех до семи метров и голубая вода настолько чиста, что плывя на лодке со слабым фонарем, можно отчетливо различить каждую песчинку на дне. Оно, как и практически все большие подземные озера, практически не имеет берегов, занимая всю площадь залов и галерей. Дикая красота его совершенно неописуема даже несмотря на то, что в пещере нет никаких натеков. Теперь о лужах. Маленькие озера типа луж очень по многим соображениям могут вызывать уважение ничуть не меньшее, чем большие. Во-первых, объем подземного озера может не иметь прямой взаимосвязи с площадью видимого зеркала воды. В лужице метрового диаметра может оказаться сифон (подводный проход) огромной длины и глубины, а другой конец озера — за сифоном — может быть много больше находящегося перед глазами. Даже если сифона нет, глубины во многие метры и даже десятки метров в крошечных озерах совсем нередки.
Но даже если озеро действительно маленькое и скрытой части не имеет, его эстетические достоинства могут быть весьма велики. Большие озера обычно лишены растущих в воде минеральных образований, а в маленьких это обычное дело. Некоторые маленькие озерки совершенно фантастически красивы. Так, уничтоженное во время горных работ Озеро Кувшинок в Промежуточной было замечательно тем, что на всей его поверхности «плавали» надетые на сталагмиты тарелки заберегов из крупных прозрачных кристаллов желтого и оранжевого кальцита, чрезвычайно похожие по форме на листья кувшинок. Впечатление усиливали отдельные торчащие из воды сантиметров на пять сростки крупных кристаллов, очень похожие на готовые раскрыться бутоны.
Встречаются и совершенно необычные озера. Пожалуй, самое странное ощущение при встрече с озером у меня было, когда мы нашли Второе Голубое Озеро в Промежуточной. Этот кусок пещеры представляет из себя «узел» вертикальных щелей, спускающихся вниз метров на десять из одного и того же зала и выходящих на одном и том же уровне на совершенно одинаковые озера с пронзительно голубой водой, связанные друг с другом системой сифонов. Поэтому, когда мы нашли в этом зале еще одну точно такую же щель, ничего неожиданного не ожидалось. Щель шла не совсем вертикально, и спускаться было удобно — не в распоре, а скользя вниз головой по покатому глиняному полу с довольно большой скоростью. За метр или полтора до видимой поверхности воды, очень голубой и очень прозрачной, как и в соседних озерах, я заметил, что здесь что-то не так. Соскользнувши уже существенно ближе к поверхности воды, я понял, что именно. Не тем было поведение частичек глины, сыплющихся вперед. Они не тонули! Я даже не успел понять, что это означает, как в следующую секунду уже воткнулся в озеро вытянутой вперед рукой. И разбил тончайшую корку абсолютно прозрачного кальцита, покрывающую всю поверхность озера. До сих пор не понимаю, откуда ей было взяться — я сам был первопроходцем на соседних озерках, связанных с этим узкими сифонами, и ничего подобного в них не было. Почему из четырех выходов одного озера пленкой оброс только один, необъяснимо совершенно.
Второе необычное озеро в системе — сифонное озеро в галерее Кузькина мать. Собственно, в этой галерее необычно не только озеро — но озеро бьет все рекорды по числу редко встречающихся особенностей. Длинная узкая галерея является единственным проходом между основной частью пещеры Кап-Кутан Главный, и объемистой северо-западной системой, заведомо имеющей к тому же свое, не найденное пока соединение с поверхностью. Поэтому Кузькина Мать — одна из самых ветровых галерей в системе. Чего долго не замечали. Когда на поверхности резко меняется погода и система воздушной циркуляции в пещере начинает перестраиваться на новый режим, галерея Кузькина Мать начинает с совершенно поразительной громкостью гудеть и реветь. Как органная труба одного из самых нижних регистров. Эффекту добавляет природный резонатор — идущий по потолку пласт более плотного известняка, разносящий и резонирующий звуки на сотни метров вокруг. Этот концерт обычно продолжается два-три дня, пока пещера не войдет в новый режим «дыхания» и не уравняются давления в буферных объемах. После этого ветер снова становится умеренным.
В то время, когда Кузькина Мать поет, воздух в галерее становится ощутимо плотным, а так как ползущий спелеолог еще и перекрывает своей задницей больше половины ее поперечного сечения, впридачу к гудению появляются свист и визг. По мере приближения к сифонному озеру в аккорде добавляются новые ноты, и у самого озера слышно уже практически только высокие ноты надсифонных отверстий. Причем с такой громкостью, что даже разговаривать трудно. Дело в том, что сифон, естественно, для воздуха непроходим, но выше сифона в сцементированном завале есть несколько дыр размером с кулак. В спокойное время это очень помогает — через дыры можно переговариваться в обход сифона, что делает ненужной телефонную связь. Во время ветров эти же дыры превращаются в мощную флейту. «Музыкой» дело не ограничивается. Подойдя в первый раз к сифону во время ветра, мы были
