до сих пор это дело в английской, немецкой и других европейских армиях. В России – стране парадоксов, как во время войны, так и задолго до неё, среди интеллигенции и кадрового офицерства всякая служба правительству, связанная с секретным розыском, считалась за нечто позорное и недостойное порядочного человека, а офицера в особенности, безразлично, будь это служба в полиции, жандармерии или военном шпионаже.
До самой революции, заставившей переоценить многие и многие фальшивые ценности, принадлежа по духу и рождению к военно-дворянской среде, я сам всецело разделял эти вредные и с умыслом привитые врагами России убеждения. Как и вся офицерская молодёжь, я с презрением смотрел на жандармских офицеров и их деятельность, не допуская даже мысли, что я могу когда-нибудь оказаться в их среде. Весь офицерский корпус императорской России так же смотрел на этот вопрос, доказательством чему служило то обстоятельство, что двери офицерских собраний были наглухо закрыты для офицеров отдельного корпуса жандармов, и их жизнь протекала из-за этого в своём, строго замкнутом жандармском кружке, отделённом ненавистью или презрением от всего остального мира, с которым у жандармов были только официальные сношения. В полках, в особенности среди офицерской молодёжи, как нечто похвальное и заслуживающее подражания, передавались рассказы о том, как в той или иной части был третирован тот или иной жандармский офицер, часто с тяжким нарушением воинского устава, дисциплины или чинопочитания. Помню ходивший в нашей юнкерской Школе рассказ, имевший под собою фактическую почву, о некоем заслуженном жандармском генерале, занимавшем пост помощника командующего войсками Варшавского военного округа, которому в частях ротные и полковые командиры не желали отдавать строевые почести по чину и должности, так что бедному старику во избежание скандала приходилось на все парады являться в одной коляске с генерал-губернатором, чтобы избежать афронта.
Выше в своих воспоминаниях я уже рассказывал, как во время Великой войны я принял сделанное мне предложение поступить в контрразведку. Эту дерзкую и глупую сцену, устроенную мной, глупым и нахальным мальчишкой, заслуженному жандармскому полковнику, я теперь считаю одной из позорных страниц своего прошлого и воспоминание о ней заставляет меня мучительно страдать от стыда за себя до сегодняшнего дня.
Немудрено, что при таком поголовном отношении к жандармской службе всего офицерского корпуса в царской России, в Отдельный корпус жандармов, ведавший всей политической охраной империи, шёл из полков почти исключительно порочный элемент, или лица, для которых материальное обеспечение стояло выше всяких других соображений. С началом войны служба контрразведки в большинстве случаев также попала в руки жандармских офицеров, как специалистов розыскного дела, занимавшихся и в мирное время этим при штабах западных военных кругов. Таким образом, одна из важнейших функций в аппарате действующей армии оказалась в руках наихудшего по нравственным и моральным качествам элемента русского офицерства.
Не приходится поэтому удивляться, что во время военных действий могли иметь место такие случаи, как известное дело полковника Мясоедова – измена в армии генерала Самсонова, и недавно ставшая известной в подробностях сдача Порт-Артура.
Недопустимые с точки зрения строевого офицера вещи прочно укоренились на службе жандармского корпуса, руководимого им охранного отделения, а затем и в контрразведке.
Добровольческая армия, являвшаяся плотью от плоти и кровью от крови армии императорской, переняла от этой последней её обычаи и традиции, как положительные, так и ещё более, отрицательные. Немудрено поэтому, что с первых же дней добровольчества в контрразведку, за редким исключением, не пошёл никто из идейных людей, съехавшихся со всех концов России на борьбу с большевизмом. И опять я сам, являясь представителем идейного добровольчества, ответил отказом на предложение полковника Стратановича помочь ему в организации в Новороссийске контрразведки.
В результате подобного отношения к службе контрразведки, это учреждение, столь необходимое и важное в условиях гражданской войны, с первых же дней добровольчества наполнилось самым отрицательным элементом, который только отыскался в армии. Как не пошли в разведку кадровые офицеры из-за своих кастовых взглядов, так же не пошла туда и русская интеллигенция в лице людей со средним и высшим образованием, надевших во время войны офицерские погоны, приблизительно по тем же соображениям.
В результате большинство чинов контрразведки в Добровольческой армии, за исключением её главных начальников из среды офицеров Генерального штаба, состояло из недоучек, бывших полицейских, жандармов, писарей, фельдфебелей и сыщиков, ни по психологии, ни по взглядам не имевших ничего общего с русским офицерством.
Гражданская война и революция, понизившие нравственный уровень населения вообще, освободили от последних сдерживающих центров эту среду, почувствовавшую себя теперь не только у власти, но и совершенно безнаказанной. К концу правления генерала Деникина добровольческая разведка превратилась в ни с чем не сообразное, бесчестное, пьяное и беспутное сообщество, которое ни перед чем не останавливалось и ничем не стеснялось. Главное командование армией, несмотря на все принимаемые им меры, ничего фактически не могло поделать с этой шайкой провокаторов и профессиональных убийц, крепко пустившей корни по всем тылам.
Как губили идею белого дела эти люди, и какие вещи происходили в подвалах бесчисленных контрразведок, здесь рассказывать я не берусь. В своё время этот вопрос, вероятно, будет освещён историками гражданской войны. Но можно сказать уже и теперь, что наша контрразведка мало чем уступала чрезвычайкам, свирепствовавшим по всей остальной России в период военного коммунизма. Приведу лишь несколько фактов, характерных для деятельности этого учреждения. После занятия Ф. большевики расстреляли одного жившего там военного врача. Вскоре красным пришлось очистить город, в который вошли добровольцы. Вдова расстрелянного указала командиру отряда на убийц своего мужа, не успевших скрыться; их арестовали и «выпустили в расход» на месте. Когда большевикам снова улыбнулось счастье, и они снова заняли Ф., вдову, отомстившую за мужа, убили, а её двух взрослых дочерей посадили в Чеку, где «национализировали». Опозоренные девушки в свою очередь твёрдо решили отомстить за родителей и себя и, как только добровольцы явились опять в Ф., они указали им на одного из участников насилия. Избитого проходящими большевика отправили в контрразведку. Через два дня барышни опять его встретили в городе, причем он нагло им улыбнулся и раскланялся…
Оказалось, что контрразведка выпустила большевика за хорошую взятку. Жалобы по начальству не привели ни к чему, в штабе отряда девицам посоветовали забыть приключение в тюрьме и… не ссориться с разведкой – так как это очень опасно: «мы ведь уйдём отсюда на фронт, а они останутся здесь с вами…'
Новороссийская разведка по чьему-то доносу, вряд ли не большевистскому, упорно несколько раз подряд пыталась арестовать моего юнкера Андрея Ольдерогге. И всякий раз при всех связях и знакомствах мне стоило большого труда добиться, чтобы его не трогали.
Осенью 1919 года и весной 1920 контрразведкой в Новороссийске называлось несколько учреждений, и в том числе уголовный розыск. Была, кроме того, разведка, выдававшая пропуски, портовая, городская, для борьбы с «зелёными» и т.д. Где кончалось одно учреждение и начиналось другое, было совершенно непонятно, тут всё перепуталось и перемешалось.
Главная контрразведка и кажется, подлинная, помещалась на краю города рядом с тюрьмой у подножья гор, где начинались владения «зелёных». По ночам отсюда неслись стоны и вопли, хлопали отдельные выстрелы и залпы. Попасть в это страшное место, а оттуда в могилу всякому гражданскому лицу, т.е. не принадлежавшему к чинам армии, было чрезвычайно легко. Для этого стоило только кому-нибудь из агентов разведки обнаружить у кандидата достаточную, по его, агента, понятиям, сумму денег. Агент мог после этого просто пристрелить гражданина в укромном месте, а мог и арестовать, сунув в карман какую- нибудь компрометирующую фальшивку. Согласно правилам разведки, при этой операции агент получал 80% из суммы, найденной на «большевике».
Население всё это очень хорошо знало и готово было заплатить всё, что угодно, лишь бы избавиться от привязавшегося агента, не доводя дела до «отделения». Этой сговорчивостью контрразведчиков больше всего пользовались большевистские агенты, жившие в Новороссийске, платя определённую мзду разведке…
Создавалось оригинальное положение вещей: вся обывательская масса, а именно, всё население
