И вот над нами грянул гнев Шефорка. Тогда в психушку мы укрылись, чтобы тихонько отсидеться в нижнем трюме, пока не опустеет чаша злобы.Внизу со мной сидели корифеи — специалисты в тензорном ученье, а те, кто пачкал чистые идеи, — те принимали знаки восхищенья.Они твердили длинно и сумбурно:в крушенье Мимы вы одни виновны,вы собственное «я» ввели в программу —и утешенья потекли неровно,вы замутили мыслями своимии ток пространств, и излученья Мимы.Мы поклялись в невинности своей, мы попытались объяснить словами, без формул, непонятных для людей, какая ясность брезжит перед нами.Но не давался нам язык словесный, слова от слов стремились ускользнуть, средь ясности они играли в жмурки, а ясность есть космическая суть.Пытались мы, как дикарям эона[13], в рисунках разъяснить им тезис свой. (День духа многослоен. Время оно — эон — нижайший, предрассветный слой.)Деревья рисовали и растенья, вычерчивали мы речную сеть, надеясь простотой изображенья нечеткость языка преодолеть.Мы среди слов беспомощно блуждали, от мира формул слишком удалясь,самих себя уже не понимали и не смогли с людьми наладить связь.В конце концов третейский суд, который спасал нас от вселенского суда, дифференцировался ad absurdum[14], и мост меж нами рухнул навсегда.
32
На логостилистический анализ всех циклов Мимы не жалел я сил, и тайны предо мною открывались, и к таинству стекла я подступил. Спустя три года после смерти Мимы открыл я транстомический закон, диктующий, что спад нерасторжимо с подъемом предстоящим сопряжен.Я чуть не спятил при таком открытье. Я как-то сверхъестественно был рад. И оком стал мой дух и стал пространством в безмерности космических палат.Нас выпустили из глухой темницы — сидела там и женщина-пилот —и допустили вновь в обитель Мимы.Вся Аниара радуется, ждет.Все шепчут, что сокровище найдется,что Мима в нашу ночь еще вернется.
