Аниара

Это все ушло невозвратимо.
Это все ушло за Мимой вслед.

Уберечь истрепанную веру
в нашей пустоте невмоготу.
Платим мы налог за пустоту.

Упражнялись в возгласах печали
в залах Мимы заклинатели.
Рты, распухнув, божью кровь сосали.

В жертву приносились даже люди.
Только клятвы нарушались всячески.
Святость жертв потоком словоблудий
смыло начисто.

В результате жертвоприношенья
быстро оказались не в чести.
Жертвенную кровь мутит сомненье,
ею никого нельзя спасти.
И Ксиномбры жертвенное пламя,
и фотонотурбовый костер
у людей пылают пред глазами.
Наши жертвы рядом с этим — вздор.

Вспоминая об эпохе Мимы,
со стыда сгорали мы подчас:
ведь, молясь как будто одержимо,
только имитируем экстаз.

Жертвенная кровь текла с прохладцем;
от жрецов бежала благодать.
Не священникам, а святотатцам
на сравненье с Мимой уповать.

И тогда отвергли патриархи
культ, который учредил Шефорк,
и у дрессировщика-монарха
этот жест восторга не исторг.

93

И вот Шефорк натешился досыта,
сполна воздав отказчикам-жрецам;
четыре высшей мощности магнита
распяли их за склонность к мятежам.

С тех пор мы больше не ходили в залы,
где Мима спит, где жертвенник потух
и где надежда в муках умирала.
Шефорк и тот почувствовал испуг.

Он словно позабыл о диктатуре,
старался скрасить наше угасанье,
а палачей в самаритянской шкуре
послал он обелять свои деянья.

Как будто бы по воле чародея,
он помягчел, он не жалел елея,
он даже помогал больным и хворым
и грел замерзших теплым разговором. 

94

Свидетельство о смерти

Враг всякой жизни, в раже самоедства
сочащий пену бешенства дракон,
сел в залах Мимы солдафон,
который стер с лица земли народ Иголы,
затем взошел на аниарский трон.

Пожрал он сам себя,
оставив только
то, что само себя не стало жрать.