Аниара

Исчез он.
Пол, под ним дрожавший, счастлив,
Шефорк из Ксаксакаля звался он. 

95

Уже давно я царствовать не мог
в зиянье между явью и химерой.
Все поняли, где пол, где потолок,
Иллюзий все хлебнули полной мерой.

Корабль — огромный гроб из хрусталя.
Всем видно направление движенья.
Зал ужасов — снаружи корабля.
Кого здесь тронет слово утешенья?
А звезды из мильонномильной тьмы
глядят на гроб, в котором мчимся мы —
долины Дорис гордые сыны.
И бьют от страха била наших душ
в колпак прозрачно-ясного стекла —
то скорбные звонят колокола.

Мы к мертвой Миме жмемся все тесней.
Долину Дорис затопило страхом.
И я уже не сторонюсь людей.
Стена меж нами пала в час страстей. 

96

Теперь и Руководство не скрывало,
что гибель близко, но, касаясь темы,
укутывало факты в покрывало
из формул пятой тензорной системы.

Меня с Расчетов и Прогнозов сняли,
и сведений при том лишив, и дела.
Но мне часы и маятник сказали,
что на дворе давно завечерело.

В холодном зале у могилы Мимы
молился я неведомому богу,
у мертвой вещи клянчил одержимо
чудесного чего-то на подмогу.

И вещь без всяких внешних проявлений
в молчании мне тайну возвестила,
и в подкрепленье этих откровений
сиянье полыхнуло из могилы. 

97

Мы странствуем двадцать четвертый год.
Воображенье сякнет, мысли снут.
Мечтанья уничтожил неизменный,
недостижимый звездный абсолют.
Мечты признали всю свою ничтожность
в чудовищном пространстве Газильнут.

Затмение находит на людей.
Реальности не видя пред собой,
они бредут и спрашивают встречных
одно и то же: как пройти домой.
И к лампам льнут, толкутся перед светом,
как мошки в долах Дорис поздним летом. 

98

И вот я в залах Мимы заклинаю
того, кому подвластны холода,