счастлив. Одвульф тоже соли привёз и всю соль храму Бога Единого подарил. После же бегал и хвастался своим бескорыстием. Мол, Сын завещал бескорыстными быть — вот он, Одвульф, и стал таким. Одвульф думает, что скоро станет святым.
На пиру в нашем доме я любовался дедушкой Рагнарисом. Рядом с дедушкой даже слава героя — Тарасмунда — блекла. Отец мой Тарасмунд вообще не умеет о своих подвигах рассказывать. Не то что дядя Агигульф. Тот как начнёт о своих походах рассказывать — заслушаешься. А Тарасмунда послушать — ничего интересного: дождь, слякоть, лошадь охромела…
Испив немало, дедушка лицом стал красен и голосом звучен. Когда Ильдихо снова подошла к нему и поднесла кувшин с пивом, дедушка Рагнарис отправил её к Тарасмунду и вдогонку хлопнул пониже спины: поторопись, мол, к герою. Брат мой Гизульф было захохотал, но дядя Агигульф остановил его отеческой затрещиной.
А мать моя Гизела у Ильдихо кувшин отобрала, чтобы самой поднести Тарасмунду. Ильдихо же она в шею вытолкала, чтобы к погребу шла и ещё пива несла.
Ильдихо хоть и выше ростом, чем моя мать, хоть и крепче её, и на язык бойчее, и постоять за себя умеет лучше (а уж на расправу скорая — про это говорить не хочется), но всё же стерпела.
Моя мать Гизела и дедушкина наложница не очень-то любят друг друга.
Тут дедушка Рагнарис поднялся и стал говорить речь в честь Тарасмунда — победителя гепидов. Дедушка долго говорил. Рассказал всю историю племени гепидов.
Когда прежде дедушка про Скандзу рассказывал и про поход трёх великих кораблей песнь пел, он никогда про гепидов речи не заводил. Говорил лишь кратко, что гепиды позади плелись и потому о них мало что ведомо, ибо никто из пращуров-богатырей назад не оборачивался.
Но теперь оказалось, что и гепидского племени история ведома дедушке.
У нас в доме любят слушать, как дедушка Рагнарис рассказывает предания.
Я всегда слушаю дедушку очень внимательно. А Гизульф почти не слушал, он шептался с дядей Агигульфом.
Гизульф когда-нибудь станет главой большого рода. И что же он будет рассказывать на пирах, если не запомнит слова дедушки Рагнариса?
А дядя Агигульф — что с него взять? Хоть и старше нас годами, но из сыновей Рагнариса младший и старейшиной ему не быть.
Когда пращуры-богатыри вышли на трёх больших кораблях с острова Скандзы (рассказывал дедушка), наш корабль и корабль вандальский впереди шли. И первыми к берегу причалили. И в сладостную битву с герулами вступили.
Когда же причалил корабль гепидский, наш народ и народ вандальский уже с того берега удалились. А корабли свои мы уже сожгли, ибо не думали отступать с этого берега.
Будучи умом не быстры, гепиды не сразу поняли, что они на суше, и потому свой корабль на себе понесли. Сперва те гепиды несли, что с острова Скандзы вышли; потом дети их несли; потом передали корабль внукам. А как дети внуков за корабль взялись и на плечи взвалили, распался корабль, ибо истлел. И тогда поняли гепиды, что на суше они.
Так говорил на пиру дедушка Рагнарис.
Я сидел на дальнем конце стола, недалеко от Багмса. Когда дедушка про гепидов рассказывал, все хохотали. Мои сёстры, Сванхильда и Галесвинта, визжали и аж слюной брызгали, так смешно им было.
Я приметил, что они все носили и носили еду Багмсу. Я поймал Сванхильду за косу и спросил, что это она Багмсу еду носит. Вроде как ещё не жена ему, чтобы так о нём печься. Неужто за раба-гепида замуж собралась?
Сванхильда меня по голове ударила и обозвала дураком.
А Галесвинта сказала: смеха ради носит, чтобы посмотреть, сколько этот гепид пожрать может. Её, мол, всегда интересовало, сколько в гепида влезет еды, ежели ему препонов в том не чинить.
А Багмс знай себе жуёт репу с салом.
Я посмотрел на Багмса. И вдруг люб мне стал этот Багмс.
От обжорства в животе у Багмса так ревело, что заглушало речи дедушки Рагнариса.
Когда дело пошло к ночи, воины затеяли свои богатырские потехи, а женщин, нас с Гизульфом и Багмса отправили спать.
Я шёл по двору рядом с Багмсом, чтобы показать тому, где ему спать. Багмс вдруг забормотал себе под нос, что предки-де корабль не потому несли, что в море себя воображали, а от бережливости. Вдруг да снова к морю выйдут? Думали предки: вот глупый вид у готов с вандалами будет, когда снова к морю выйдут, а корабля и нет. Мыслимое ли дело — такой хороший корабль просто взять да бросить!
Так ворчал Багмс.
ЗА ЧТО ДЯДЯ АГИГУЛЬФ БАГМСА-ГЕПИДА НЕВЗЛЮБИЛ
Багмс у нас совсем недолго прожил. Когда Багмса у нас не стало, я об этом жалел, потому что хотел, чтобы Багмс сделал мне лук и научил стрелять. Гепиды хорошие лучники. У нас в селе тоже есть луки. Но наши луки только охотничьи, а настоящих стрелков у нас не встретишь. У гепидов же есть большие луки.
Как-то раз Гизарна показывал моему брату Гизульфу и мне стрелу от гепидского лука. Это была большая стрела, локтя в три. Говорят, что их луки в человеческий рост.
Этот Багмс мне сразу полюбился, и моему отцу Тарасмунду, видать, тоже. А вот дядя Агигульф сразу невзлюбил этого Багмса-гепида.
И было ему за что.
Едва возвратившись домой, встав утром после пира, Тарасмунд отправился на поле — подвиг брата- ораря посмотреть. Тарасмунду беспокойно было: как без него пахота прошла. Ещё во время пира он то у дедушки Рагнариса, то у дяди Агигульфа допытывался. Еле утра дождался, чтобы идти.
С Тарасмундом пошёл дядя Агигульф. Только пошли к полю, как появился Багмс и, не таясь, но и не приближаясь, следом поплёлся.
Дядя Агигульф с утра очень сердитый был. После того, как мы с пира уже ушли, в дом наш Валамир явился, богатырски пьяный. И поведал Валамир другу своему Агигульфу, как славно с гепидами биться. Пока гепид размахивается, успеешь вздремнуть, дабы телом укрепиться, женщин этого гепида своим семенем осчастливить, а после неспешно можно и того гепида убить. А если поторопишься, то успеешь в кладовую к нему наведаться и плотно закусить. Да только торопиться нужды особой нет.
Не диво, что после речей таких сердит был дядя Агигульф. Ибо боролся только с огневицей и трясовицей, а после с волом да сохой; и все-то над ним, Агигульфом, верх брали.
Дядя Агигульф сразу, как очи продрал и Багмса увидел, зло на него посмотрел, но промолчал. Очень не любит дядя Агигульф гепидов.
Я тоже с отцом пошёл.
Пришли на поле.
Тарасмунд поле осмотрел, прошёлся (а на лице ухмылка); после молча дядю Агигульфа по плечу похлопал — тот и взбеленился.
А Багмс по дальнему краю поля пошёл и все на борозды глядел. Дошёл до того места, где вол наискось пошёл, борозду скривил (это когда дядя Агигульф, разъярясь, соху бросил). Остановился Багмс и думать начал: рот приоткрыл, ресницами заморгал.
Отец к тому месту подошёл — поглядеть, что там такого Багмс увидел, что в изумление Багмса повергло. Я рядом с дядей Агигульфом остался, не пошёл туда. И видел, как все мрачнее и мрачнее становится дядя Агигульф.
Я ещё вчера подумал: хорошо бы гепид мне лук сделал. Глядя на дядю Агигульфа, как он стоит и зло на этого Багмса глядит, я подумал: не убил бы он этого гепида прежде, чем этот гепид мне лук сделает.
Дядя Агигульф не раз рассказывал, что коли уж разъярится он, не успокоится, пока жизнь у кого-нибудь не отнимет. В походах так не раз и не два бывало.
Однажды, рассказывал дядя Агигульф, когда он в очередной раз на гепидов пошёл с Теодобадом (а гепиды в лесах живут), набрёл дядя Агигульф на кабаний выводок. И так разозлил дядю Агигульфа секач,
