что дядя Агигульф этого секача голыми руками порвал и двух свиноматок сгубил. И тут же сырыми терзал и ел их на поляне.
А волки лесные и Теодобад с дружиной всей поодаль ждали, покуда дядя Агигульф насытит свою ярость — подойти не решались. Так он рассказывал.
Таков дядя Агигульф в гневе. И потому я опасался за жизнь этого Багмса.
Я видел, как священная ярость постепенно нисходит на дядю Агигульфа и мутнеют его глаза. Там, на краю поля, мой отец Тарасмунд разговаривал с этим гепидом Багмсом. Багмс что-то говорил, а отец кивал, будто соглашался. Потом отец мой Тарасмунд засмеялся и хлопнул этого Багмса по спине, и они вместе пошли прочь от поля.
Дядя Агигульф заскрежетал зубами. Потом дядя Агигульф прочь пошёл, а мне стало интересно: на что там Багмс загляделся, и я подошёл к тому месту на краю поля, где он с моим отцом стоял.
Пшеница уже проросла, и зелёные ростки хорошо означили порушенную борозду.
Вечером я спросил отца, что такого Багмс-раб сказал, что он, Тарасмунд, засмеялся. Тарасмунд сказал: Багмс говорит — орарь, должно быть, за девкой погнался.
Дядя Агигульф на отца моего обижался и все чаще проводил время то у Валамира, то у Гизарны.
КАК ТАРАСМУНД БАГМСА-ГЕПИДА В ИСТИННУЮ ВЕРУ ОБРАЩАЛ
Вскоре после того, как отец мой Тарасмунд с Багмсом из похода пришёл, настало время покоса. Тут-то и показал себя Багмс. Обычно как покос — так по вечерам мы все от усталости с ног валимся. Надо успеть скосить, пока солнце ещё траву не пожгло.
Мать моя Гизела даже простила Багмсу его прожорливость. Тем более, что отцов раб не просил еды, только глядел вечно голодными глазами и заглатывал всё, что ему давали. А не давали — так и молчал.
Даже дедушка Рагнарис Багмсом на покосе любовался, хотя виду не показывал.
Тарасмунд поглядел в первые дни, как Багмс косит, подумал и поставил гепида самые неудобные участки обкашивать — послал его к Арброву Камню и к Старой Балке. В другие годы нас с Гизульфом посылали эти места серпом обжинать, потому что отец не успевал везде поспеть, а дядя Агигульф — тот больше косу правил, чем косил. И на попрёки ворчал, что он не златоделец.
В прошлом и позапрошлом году роду Рагнариса хорошие участки под покос давали. А в нынешнем сколько дедушка Рагнарис с Тарасмундом и Агигульфом на тинге глотку ни драли, а участок нам выпал по жребию такой, что все трое старших потом несколько дней между собой не разговаривали.
Багмс — он был какой? Ему главное показать, что нужно делать, а дальше самое трудное — вовремя остановить Багмса. Отец меня посылал, чтобы я Багмса останавливал. Гизульф дразнил меня за это «гепидом».
В один из дней к нам пришёл годья и говорил с отцом моим Тарасмундом. Годья в этот день ко всем приходил, кто верует в Бога Единого.
Когда годья ушёл, отец мой Тарасмунд с матерью моей Гизелой велел мне и моему брату Гизульфу омыть с себя грязь. Отец сказал, что в этот день мы работать не будем, а пойдём в храм Бога Единого. Так годья Винитар говорит. Ему это Сын Бога Единого повелел.
За это я ещё больше полюбил Доброго Сына Бога Единого.
Дедушка Рагнарис с отцом долго ругался, но отец, как всегда, стоял на своём и нас с братом от работы отстоял.
Дядя Агигульф с отцом не разговаривал. Он стоял в стороне, поглядывал на отца моего Тарасмунда и на дедушку Рагнариса и прутик обстругивал — злился.
Поговорив ещё немного с отцом моим, дедушка Рагнарис плюнул себе под ноги, прикрикнул на дядю Агигульфа и погнал его на покос. И сам пошёл.
Отец сказал Багмсу, чтобы тот тоже шёл косить.
Я подумал, что Багмс, хоть и гепид, хоть и раб, а все равно хороший. Надо было бы обратить его к вере в Бога Единого, чтобы и Багмс мог с нами не работать, когда годья не велит. И сказал об этом отцу моему Тарасмунду.
Отец мой Тарасмунд на это ответил, что не для того обращаются к Богу Единому, чтобы бездельничать, и дал мне затрещину.
Но я видел, что заронил в него семя мысли.
Годья в этот раз много говорил, так что я всего не запомнил. Похвалил нас за то, что в страду не побоялись оставить свои луга и прийти в храм Бога Единого. И нечего бояться нам, сказал годья, что останемся без сена. Ибо трудящийся достоин пропитания, так говорил добрый Сын Бога Единого, и это настоящие Его слова, их годья видел в книге.
Годья взял эту книгу и некоторое время пел по ней, а Одвульф ему подпевал. Одвульф читать по- писаному не умеет, но знает все слова на память.
Одвульф, как обычно, протолкался поближе к алтарю и годье. Так и ел его глазами.
Потом годья отложил книгу и заговорил о том, как благочестие даже посреди трудов не покидает мужей.
И поведал нам о великом епископе готском Ульфиле, том, что переложил на нашу речь боговдохновенные письмена.
Был тот Ульфила при сильном вожде готском, именем Фритарикс. И ходил он за Фритариксом и следил, чтобы не нарушал вождь заповедей мира и любви. Но не выдержало жестокое сердце Фритарикса и учинил он битву великую и кровопролитную, и многих убил; одержали тогда наши готы славную победу.
И пришёл наутро после победы епископ Ульфила к вождю тому Фритариксу и плюнул ему в лицо. А после повернулся и ушёл и оставил он Фритарикса. И никто не посмел епископа остановить.
И долго ещё рассказывал о том дивном епископе Ульфиле наш годья Винитар. Видать, в чужедальних краях немало пива с этим Ульфилой он выпил.
Мы стояли в храме и уже переминались с ноги на ногу. Только отец мой Тарасмунд слушал очень внимательно, как всегда. Но хмур был.
Потом годья велел нам запомнить заповедь, оставленную Добрым Сыном Бога Единого. Он сказал, что эта заповедь должна вечно гореть в наших сердцах. И помолчав, возвысил голос и впечатал её в наши сердца: «Armahairtitha wiljau jah ni hunsl», то есть: «Милости хочу, а не жертвы».
Я почувствовал, как отец мой Тарасмунд вздрогнул, потому что стоял рядом с ним.
По выходе из храма отец мой был очень задумчив.
Я положил себе непременно выспросить потом у годьи, почему этот Ульфила Фритариксу в лицо плюнул, если войско фритариксово победило.
А вечером, после ужина, отец мой Тарасмунд вышел во двор, кликнул Багмса и вместе с ним отправился к дому годьи.
Я догадался, что у отца на уме, и хотел идти с ними — послушать, как годья будет с гепидом разговаривать. Но отец велел мне оставаться дома.
Вернулись они поздно. Утром я не стал есть свой хлеб — сберёг для Багмса. Я изнывал от любопытства, хотел узнать, что произошло вчера у годьи. Багмс сжевал мой хлеб, но ничего толком не рассказал. Отговорился работой и ушёл.
Всё-таки не зря дядя Агигульф гепидов не любит.
Вечером к нам неожиданно пришёл Одвульф. Мы подумали было, что он к дяде Агигульфу пришёл. Ан нет. Одвульф надел свой лучший пояс и новый плащ с ромейской золотой фалерой. Фалеру эту он в походе добыл, у гепидов. Вид такой, будто свататься решил.
Мои сёстры, Сванхильда и Галесвинта, стали толкать друг друга локтями и хихикать.
Гизульф завопил во весь голос:
— Сванхильда, Сванхильда! Беги скорее, а то Одвульф к тебе свататься начнёт!
Ибо не мог Одвульф к Галесвинте свататься. Неровен час возвратится Лиутпранд и убьёт Одвульфа за невесту свою.
А Ахма-дурачок загукал, забубнил, руками стал махать — Одвульфа пугал.
