Арбр-вутья и Аларих-курганный. И будто бы встаёт дед им навстречу и все втроём, обнявшись, как братья, растворяются они в ревущем пламени.
Я потом рассказал об этом Гизульфу, и Гизульф сказал, что видел то же самое.
Фрумо вдруг очень беспокойной сделалась, стала бегать между людьми, всех за руки хватала, в глаза засматривала и все спрашивала:
— Где?.. Ахма где?..
Агигульф, отец Фрумо, хотел было поймать свою безумную дочь, в дом отвести и там запереть, но Хродомер не позволил.
Сказал, пусть бегает и безумствует. Видно, время ныне безумствовать. Вотан, сказал Хродомер, коснулся пальцем своим агигульфовой дочери, наделив её пророческим даром. Но то бремя мужское, вот и не вынесла Фрумо — рехнулась. Пусть теперь ходит и лепечет. Не гнать её — слушать её надобно.
Так Хродомер сказал, и не посмел возразить ему Агигульф, отец Фрумо. Страшно вещует Фрумо, только и сказал Агигульф-сосед.
На это Хродомер отвечал, что судьба — она любой может быть, и лютой тоже, а дело человека — себя блюсти и честь свою, а о прочем не беспокоиться. Рагнарис, покуда жив был, так и поступал.
И ещё сказал Хродомер (удивились все, кто слышал), что Велемуд-вандал, сын Вильзиса, по тому же закону жил и умер.
Долго мы ждали, пока костёр догорит, и ветер его остудит. Солнце уже за полдень перешло, когда начали кости собирать и очищать их от пепла.
Два сосуда больших и красивых принесли, в один кости дедушки собрали, в другой — кости Ахмы- дурачка.
Хродомер сказал, что дух этих украшений с огнём ушёл, следом за Рагнарисом и Ахмой, а мы погребаем сейчас лишь тело этих украшений. Это золото силы не имеет, сказал Хродомер, оно всю свою силу в огне растворило.
И поднял Хродомер из пепла меч дедушки Рагнариса, огнём почти не тронутый. А когда выпрямился, увидел дядю Агигульфа — тот все ещё нагой стоял.
Прекрасен был в тот миг дядя Агигульф. Ничто не мешало видеть красоту его. Широкоплеч и статен он был, в бёдрах узок, в икрах силён; длинные белые волосы по плечам и по спине разметались; лик имел свирепый и вдохновенный, будто дедушкиного напитка из мухоморов отведал.
Когда увидел дядя Агигульф Хродомера с мечом Рагнариса в руке, глаза у Агигульфа загорелись, и обрадовался он несказанно.
Засмеялся Хродомер громко и страшно, руку протянул в сторону, и подали ему щит, будто ждали.
Сказал Хродомер дяде Агигульфу:
— Прекрасен и наг ты, отважный Арбр. Много почёта убить тебя!
Тут ветер вдруг подул, и мне показалось, что это дыхание Вотана всех нас коснулось и сделало безумными, вдохновенными и мудрыми.
Поглядел я на небо, чтобы увидеть Дикую Охоту, и увидел, как несутся облака, меняясь непрестанно.
И когда снова взглянул я на тех, кто стоял перед догоревшим костром, то были там уже не Хродомер и дядя Агигульф, а дедушка Рагнарис и Арбр.
Отважен был дедушка Рагнарис, свиреп и страшен был Арбр.
И сказал Арбр-Агигульф:
— Не одолеть тебя меня, Рагнарис!
В руке у Арбра-Агигульфа уже был меч. То был ульфов меч. Ульф никуда без меча не ходит.
И стали они биться между собой. И видно было, что бьются хоть и шутейно, а насмерть.
И сказал Хродомер:
— Так Рагнарис вызвал вутью Арбра на бой. Силой равны они были, были равны и отвагой.
С этими словами напал он на дядю Агигульфа. А дядя Агигульф отскочил назад, ловко уходя от удара (ибо не было у него своего щита, и ничего, кроме наготы, не защищало его тела) и сказал:
— Бились, себя не щадя, ударом за удар воздавая.
И сам набросился на Хродомера. На щит принял удар Хродомер. Видно было, что освирепел тогда вутья Арбр, кровью глаза его налились, пена на губах показалась, свой меч отбросил. Отпрыгнул он, к земле припал, а когда Хродомер меч занёс, чтобы его рубануть, от земли, как молния, прянул, руку с мечом, готовым разить, перехватил и к горлу Хродомера зубами потянулся. Тот вновь щитом отгородился.
— Диким зверем стал Арбр, дикой отваги полон. Смеётся от радости Вотан, на Арбра глядя.
Тут Арбр-Агигульф, себя не помня, в щит хродомеров зубами впился и грызть его начал. Ударил его Рагнарис-Хродомер щитом по зубам, и пошатнулся Арбр, зубы разжал.
И сказал Хродомер так:
— Забыл себя Арбр в ярости священной, и тут Рагнарис мудрый удар нанёс нежданный: щит рванул резко вверх, белоснежные зубы вутье-красавцу выбил. Два зуба оземь упало, в щите остался один.
Агигульф-Арбр ловко на ноги вскочил после падения и меч свой подхватил с земли так быстро, что глазом не усмотреть. И заговорил Агигульф-Арбр (а пена запеклась в углах его рта):
— Кроваво улыбка окрасилась, когда засмеялся Арбр. И меч свой в руки взяв, так молвил вутья: вот клык, чтоб поразить тебя!
И с этими словами вновь кинулся к Хродомеру.
Так обменивались они словами и ударами.
Я вспомнил, как дядя Агигульф говорил дедушке Рагнарису (это было, когда он гусли из бурга привёз), будто в бою у него песни сами собой слагаются. Не отделишь теперь песни от звона стали; единой музыкой все это звучало.
И заворожила всех эта музыка. Она будто силой полнила.
Я поневоле стал раскачиваться ей в лад; после я понял, что и все слегка покачиваются, словно вторя схватке между двумя героями, соединившимися сейчас в дальних чертогах.
И годья Винитар тоже покачивался, захваченный смертоносной песней.
И вдруг страшно сломалась музыка. Из меня будто душу вынули и оземь грянули; и потерял я мгновенно все мои силы.
Хродомер-Рагнарис вскрикнул вдруг не в лад этой музыке, разрушая чары, которые сам же и сплёл. И тотчас споткнулся Арбр-Агигульф, и оставили его силы. Пусть лишь мгновение и длилась растерянность; хватило этого мгновения искусному Хродомеру-Рагнарису, чтобы поразить вутью Арбра. Прямо в сердце ударил меч Рагнариса.
И показалось мне, будто это в мою плоть меч входит, холодной сталью, что разрубает кости и рассекает плоть.
Я закрыл глаза и призвал Доброго Сына Бога Единого, как годья учил. Годья всегда говорил: когда страшно, призывай Доброго Сына, вот ты и не один.
Когда я открыл глаза, то увидел, что Хродомер и дядя Агигульф стоят друг против друга, потные, тяжело дышат и смеются. И понял я (а поняв, удивился), что когда Хродомер Рагнарисом был, двигался Хродомер и пел, как молодой воин; теперь же, когда всё закончилось, вновь ветхим старцем стал.
Дядя Агигульф Хродомера по спине хлопнул, будто ровню, и вниз с кургана к реке побежал.
С восхищением глядели мы все ему вслед, как легко бежит он, будто подпрыгивая.
А когда вернулся с реки дядя Агигульф, на лице его опять горе было. Ни следа той радости, что обуревала его, когда он Арбром был, которого дедушка Рагнарис в честном и славном поединке зарубил.
Уже и сосуды с костями и всё, что от украшений осталось, и меч дедушкин — все это отнесли к загодя подготовленному месту.
У большого аларихова кургана, у самой подошвы его землю вынули и поставили небольшой деревянный сруб, вроде малого дома для костей дедушкиных, где им отныне покоиться. При жизни дедушка Рагнарис приходил сюда с Аларихом беседовать. Только дедушка уединения искал и потому на противоположном склоне кургана всегда сидел, от реки и села заслонённый; погребать же его на том склоне решили, что на село наше обращён.
Поставили на место две урны, сложили дары и подношения; после из смолистого доброго дерева над
