– Смотри-ка, понедельник, а пока – везёт! – весело сказал он, легко вскочив на белого, старательно вычищенного жеребца. – Тьфу, тьфу, но так бы – всю дорогу.
Не успел тронуть коня, как из-за угла показался Паренсов.
– Подошёл батальон Курского полка.
– Дай отдохнуть, накорми: Тутолмин обещал мясом поделиться. И жди посыльного.
– Я обещал, что вы обратитесь к ним. Бой нелёгкий, а они пороха не нюхали.
– С речью, что ли? – усмехнулся Скобелев.
– Желательно.
Скобелев с места бросил коня к батальонной колонне: солдаты стояли вольно, устало опершись на винтовки. Увидев скачущего к ним генерала в белом кителе при всех орденах, сразу подтянулись. Офицеры бросились по местам.
– Батальон, смирно! Равнение на…
Не обращая внимания на командира, Скобелев подскакал к солдатам, резко, подняв в свечу, осадил жеребца. Вскинул вдруг крепко сжатый кулак, чисто мужским жестом потряс им.
– В бой идти… женихами!
И, развернув коня, бешеным аллюром умчался в туман. Догонять ушедшие вперёд спешенные кубанские сотни.
Он нагнал кубанцев у подъёма на первый хребет невысоких, но крутых Зелёных гор. Казаки шли осторожно, широкой разреженной цепью, выслав вперёд пластунов. Об этом и доложил генералу командир кубанцев полковник Кухаренко.
– Пока туман, сопротивления не ожидаю, – добавил он. – А вам лошадку свою оставить придётся, Михаил Дмитриевич. Мы, кубанцы, шума не любим.
Скобелев спешился, отдал жеребца коноводу и пошёл рядом с Кухаренко впереди жидкой казачьей цепи. Полковник был куда старше и куда опытнее своего генерала: кряжистый, седой, с сабельным шрамом на щеке.
– Вот так бы и до Плевны дойти, – сказал Михаил Дмитриевич, не вытерпев молчания.
– Гутарить не будем, а Бог даст – может, и дойдём, – проворчал Кухаренко.
Генерал послушно примолк. Казаки уже втянулись в заросли, затерялись, и Скобелев скорее чувствовал, чем слышал хруст веток да каменные осыпи под осторожными шагами.
– А пушки где? – вдруг вспомнил он. – Я же тебе батарею придал. На кинжалы надеешься?
– Пушки потом подойдут, – пояснил Кухаренко. – На руках через два хребта на третий их только по карте протащить можно, а в натуре жила лопнет.
– Что-то черкесов не видно, – сказал генерал, чтобы переменить неприятный разговор. – Отвели их, что ли?
– На тот свет, – усмехнулся полковник. – Я ещё затемно сюда Прищепу с пластунами направил.
В таких делах Кухаренко разбирался куда лучше, и Михаил Дмитриевич промолчал. Он не обижался, когда его тыкали носом в его же упущения, а старательно запоминал, в чем именно допустил промах. Он учился жадно, с благодарностью воспринимая уроки от всех, будь то опытнейший генерал или последний рядовой.
Без единого выстрела авангард миновал два хребта Зелёных гор и достиг третьего. Туман чуть поредел, кое-где просвечивало солнце, но обзор был ещё закрыт. В тумане чувствовалось передвижение огромных людских масс, артиллерии и обозов, и генерал с нетерпением ждал, когда обстановка прояснится.
– Разрешите доложить, ваше превосходительство? – задыхающимся шёпотом спросили сзади. – Командир Донской батареи полковник Власов. Позиции выбраны, орудия растаскивают по номерам. Желаете лично осмотреть?
– Потом, полковник…
Туман начал рваться, оседать, расползаться по низинам, и Михаил Дмитриевич напряжённо вглядывался туда, где по его расчётам должна была находиться Плевна. Но раньше, чем она показалась, в первых лучах пробившегося солнца ярко блеснули острия тысяч штыков.
– Господи, спаси нас и помилуй, – тихо вздохнул Кухаренко, торопливо осенив себя крёстным знамением.
Плевна открылась сразу, будто подняли занавес. Не сам городишко – его прикрывала небольшая возвышенность, – а предместья, сады, виноградники. Но все уже смотрели не туда, а правее, где в походных колоннах стояло несколько десятков тысяч аскеров.
Завздыхали казаки, кто крестясь, а кто и ругаясь. Хорунжий Прищепа озадаченно свистнул, тут же получив добрую затрещину от хмурого полковника. А Скобелев смотрел и смотрел, но уже не на массы изготовившихся к сражению турецких резервов, а на далёкие Гривицкие высоты, штурмовать которые по диспозиции надлежало первой колонне генерала Вельяминова; на чуть заметные войска Шаховского, изготовленные согласно той же диспозиции для удара между Гривицей и Плевной, и на саму Плевну, прикрытую предместьями на высотке, против которых стояли жалкие силы его собственного отряда. Конечно, Осман-паша не мог знать деталей плана второго штурма – подписанный приказ Скобелев и сам ещё не получал, – но, прекрасно поняв тупое упрямство русского командующего, турецкий полководец дальновидно упреждал его главный удар, сосредоточив под Гривицами свои основные резервы. На этом направлении русские войска волей-неволей втягивались в затяжной бой и прорваться к Плевне никак не могли. Скобелев не просто понял это – он это увидел собственными глазами.
Увидел он и другое. Если бы Шаховскому в ходе сражения удалось изменить направление удара и наступать не на изготовившиеся к бою турецкие войска, а левее, за их спинами, он отсек бы резервы противника от города, заставил бы Османа-пашу на ходу поменять план обороны, тасовать и перемещать таборы во время боя, и тогда… Тогда Скобелев получал реальную возможность бросить свой малочисленный отряд на штурм Плевны по кратчайшему и практически незащищённому противником направлению.
– Пушкам молчать, пока не подтянутся остальные батареи, – сказал он. – Держись тут, Кухаренко, хоть зубами, и жди пехоту. Я – к Шаховскому.
Не оглядываясь, сбежал вниз, вскочил на коня и помчался по разведанной пластунами дороге. Скакал, смутно ощущая, как растёт в душе его такое знакомое, радостное волнение: яростное, торжествующее предчувствие победы. Он понимал, что с теми силами, что были у него, ему не только не ворваться в Плевну, но и не удержаться на третьем гребне Зелёных гор, если турки бросят против него весь нацеленный туда резерв, но коли удалось бы – в нарушение боевого приказа! – ударить не там, где ожидал Осман-паша, а левее, левее, за спинами… »Конечно, попытаются смять меня, – думал он, нещадно гоня жеребца по крутой, извилистой дороге. – Обойти меня не могут, разве только ещё левее… Значит, туда – осетин, пусть фланг держат. И навалятся они на меня в лоб… Эх, барон, барон, вот бы где тебе ударить: в Плевне бы в полдень обедали…»
За поворотом послышался шум, тяжкий скрип, хрипенье лошадей, людской говор. Генерал перевёл коня на рысь, а за изгибом дороги и вовсе остановил его.
Навстречу двигалась четырехорудийная батарея. Заморённые кони с трудом брали крутой подъем. Артиллеристы, дружно наваливаясь, толкали тяжёлые пушки, через каждый шаг подкладывая камни под колёса. Все были заняты тяжёлой работой, и на генерала никто не обратил внимания. Он поискал глазами офицера: среди солдат виднелся кто-то в нижней рубахе.
– Навались, братцы! – хрипло кричал он, упираясь плечом в колесо. – Ну, ещё. Ещё чуть…
– Где командир? – спросил Скобелев.
– Камни под колёса! – Артиллерист в рубахе подошёл к генералу, щёлкнул каблуками грязных сапог. – Батарея с марша следует на огневые позиции, ваше превосходительство. Командир батареи штабс-капитан Васильков.
– Почему без мундира?
– Потому что он у меня один.
Офицер был худ, невысок, но плечист. Потное, в брызгах грязи лицо его было серьёзным и спокойным, и Скобелев невольно подумал, что так выглядят уверенные в себе мастера.
– Тебя ко мне отрядили?
– Так точно. – Командир вдруг улыбнулся, и некрасивое лицо его точно осветилось изнутри. – По правде
