утратившего львиную гибкость.
2
Когда растаял туман, русские батареи открыли огонь по всей линии турецких укреплений. Воздух ещё не прогрелся, и пороховые дымы плотной завесой заволакивали поле сражения. Сквозь их пелену вспыхивали яркие всплески выстрелов и густые розетки снарядных разрывов. Это так напоминало старинные гравюры, что наблюдавший за началом сражения генерал Криденер довольно заметил:
– Стратегия – точная наука, господа. Смотрите, сколько красоты в чётком, неукоснительном исполнении расписанной по нотам симфонии сражения.
Начало битв всегда приводило в восторг генералов от теории. В эти минуты все шло по их планам, поскольку противник выжидал, не торопясь обнаруживать своих намерений.
– У Османа заложило уши от грохота нашей артиллерии, – барон говорил сейчас для истории и приятно ощущал это. – Громите его. Громите так, чтобы у него лопнули барабанные перепонки. Оглохший противник – уже инвалид, господа.
Криденер и ему подобные – а таковых было немало во все времена и у всех народов – всегда уютно радовались бездеятельности врага. Наполеон же приходил в бешенство ( «Почему, почему они не атакуют?!»), Суворов не находил себе места, пока противник его не начинал действовать, Мориц Саксонский[48] прекратил бой, встретившись с непонятной пассивностью неприятельской армии, и даже Кутузов, всю жизнь удачно изображавший флегматика, утратил покой и сон, пока французы не начали нового наступления после сидения в Москве. Да и для них стратегия была наукой, но наукой, лишь подкрепляющей творчество, исстари именуемое военным искусством.
– Бой развивается в полном соответствии с нашими планами, господа. А посему прикажите подать завтрак. Грохот артиллерии способствует аппетиту.
В то время как Криденер и его офицеры завтракали с соответствующим грохоту аппетитом, четыре табора турецкой пехоты под прикрытием пушечного огня перешли в атаку на гребень Зелёных гор, а на правом фланге показались конные группы черкесов. Пехота ещё не подошла, хребет держали спешенные кубанцы, и Скобелев решил отвести свои части. Его час ещё не наступил.
– Отходить. Орудия перебросить левее, на второй гребень, за спину кубанцев.
– Зачем, ваше превосходительство? – удивился Кухаренко. – Позиция удобная, авось не сомнут.
– Я на авось не воюю, – сухо сказал Скобелев. – Где твои осетины, Тутолмин?
– В резерве, как вы распорядились.
– Видишь черкесов? Мне надо, чтобы осетины атаковали их в конном строю. Отбросить, пробиться к реке Вид и войти в соприкосновение с отрядом генерала Лашкарева.
– Далековато.
– Я говорю не о географии, а о тактике, полковник. Необходимо передать генералу Лашкареву мою личную просьбу: как только он услышит, что мы пошли на штурм, пусть тотчас же атакует Плевну по Софийскому шоссе.
– То-то Осман-паша завертится! – заулыбался Тутолмин, сразу оценив неожиданность этого удара для противника.
Осетины вылетели из-за склона внезапно для черкесов. Привычные к горам кони несли молчаливых всадников, не пугаясь ни крутизны, ни обрывов. Атака была стремительной, рубка – короткой, но яростной: не выдержав её, черкесы развернули лошадей. Часть с лета нарвалась на разъезд улан, часть, бросив коней, разбежалась по виноградникам и зарослям кукурузы. Осетины радостно встретились с уланами, началось взаимное угощение и безудержная кавалерийская похвальба, а есаул Десаев помчался к генералу Лашкареву, которому и доложил, что было приказано.
– Передайте генералу Скобелеву, что я не собираюсь исполнять его просьб, – холодно, сквозь зубы сказал Лашкарев: его вывела из равновесия повышенная экзальтация и неприятный для него акцент примчавшегося прямо с рубки есаула. – Заодно напомните своему начальнику, что я подчиняюсь только генералу Криденеру и просьбы исполняю не в боях, а по окончанию оных.
Десаев напрасно горячился, в волнении ещё более путал русские слова и частенько обращаясь к генералу с недопустимой простотой: «Понимаешь, очень нужно, генерал очень просит…» Лашкарев все более леденел и в конце концов грубо приказал есаулу убираться ко всем чертям. Ругаясь последними словами, Десаев вскочил на коня, но сообщить о категорическом отказе Лашкарева так и не успел: черкесская пуля наповал уложила не в меру горячего офицера. А от расстроенных гибелью командира осетин Скобелев узнал лишь, что Десаев был у генерала, и потому не сомневался, что кавалерийская дивизия, трижды превосходящая его отряд по ударной мощи, своевременно сделает то, о чем он просил, и Осман-паша в самом начале штурма получит жестокий и неожиданный удар в спину.
Но удар в спину получил не Осман-паша, а сам Скобелев – если не прямой физический, то моральный. Тупо руководствуясь диспозицией, Лашкарев за весь день не отдал ни одного приказания, проторчав в полном бездействии в тылу отчаянно отбивавшихся турок. А Скобелев, рассчитывая на его атаку, строил на этом все свои действия, лишь к концу сражения поняв, что строил он их на песке.
Криденер ещё завтракал, когда ему доложили, что от Шаховского прибыл порученец капитан Веригин.
– Его сиятельство просит тотчас же переправить к нему Коломенский полк.
– Ещё бой не начался, а князь уже о резервах беспокоится, – тихо заметил Шнитников.
Барон сделал вид, что не слышит этого многозначительного замечания. Отёр усы салфеткой, вздохнул:
– Сами этот полк с вечера ищем, капитан. Найдите же его наконец, господа.
– Слушаюсь, – сказал Шнитников и тут же вышел. Искать Коломенский полк не было никакой необходимости, поскольку штабу было известно, где он стоит. Однако Шнитников немедленно послал туда порученца, чтобы увести его в иное место. Он старательно прятал полк от Шаховского не потому, что хотел насолить князю, а исходя из убеждения, что старый генерал занервничал и коли получит резерв, то сгоряча и бросит его в дело. По-своему он был прав, но вместо того чтобы откровенно сказать Шаховскому, что полк прибудет не тотчас же, схитрил. Многие в армии побаивались сурового гнева и солдатской прямоты Алексея Ивановича, и Шнитников с Криденером не были исключением. При всей благосклонности Государя, Криденер всегда помнил, что он все же только остзейский барон, а не природный Рюрикович князь Шаховской.
А капитан Веригин ничего не мог поделать с вежливыми объяснениями офицеров штаба. Но не уезжал, все время кого-нибудь тормоша. И все играли в странную игру, а бой разгорался, и Шаховской, надеясь на обещанный Коломенский полк, уже двинул свои войска с задачей захода правым плечом в полном соответствии с дерзкой, но вполне реальной идеей Скобелева.
Все было в этой идее. Блеск самобытного и смелого таланта, понимание планов Османа-паши, полная неожиданность смены удара во время боя и свобода манёвра. Не хватало только сил, которые находились в чужих руках, и эти чужие холодные руки и задушили в конце концов скобелевскую жар-птицу. Руки своих же генералов, а совсем не таборы Османа-паши.
3
– Шаховской двинул свои войска! – издалека, ещё на скаку прокричал Млынов.
Он оставался в наблюдении ради этого известия и был весьма удивлён, не заметив никакого воодушевления. Скобелев сидел на расстеленной бурке и играл в шахматы с Тутолминым. Услышав крик, которого так ждал, достал часы, щёлкнул крышкой.
– Сдавайся, полковник, я тебе во фланг выхожу. – И вдруг вскочил, застёгивая сюртук. – Пехоте готовиться к атаке. Батареям следовать за нею на прежние позиции. Тутолмин, отряди казаков подвозить в торбах патроны и снаряды, а на возврате забирать раненых. Кто принял командование осетинами?
– Подъесаул князь Джагаев.
– Прикажи князю быть в постоянной готовности атаковать во фланг вдоль ручья. С Богом, товарищи
