— Журналистом. Это ведь логично в моем случае, да?
— А почему так неуверенно?
— Я не знаю. Когда поступал, то хотел, прежде всего, получить образование.
— И как оно, это образование?
— Я уже на 4-м курсе, а что делать дальше — не понимаю, — признался я, испытывая к Соболеву какое-то необъяснимое доверие.
Зашел Алексей с тремя чашками на подносе. Аккуратно поставил перед нами кофе и приготовился сесть рядом, но главный редактор его остановил:
— Леш, мы тут пообщается пока тет-а-тет? Хорошо?
Алексей, поджал губы и вышел из кабинета, как мне показалось, слегка хлопнув дверью.
Я отпил кофе. Он показался мне невыносимо горьким. На блюдце лежало только 2 кусочка сахара, что было явно недостаточно. Я поморщился и сделал еще один большой глоток.
— Ясно. — понимающе проговорил Соболев. — А чем занимался в детстве? Кружки, секции? Ты прости, что так подробно тебя расспрашиваю. Я сам заканчивал в свое время журфак.
Вот интересно, какие студенты там сейчас учатся.
— Да ничего. До университета занимался танцами. Латиноамериканские и стандарт. Вальс, танго.
— И чего, бросил?
— Появились другие интересы. И потом я понял, что это не совсем мое. У меня слух не очень хороший, мне всегда партнерша считала: ча-ча-раз-два-три. Да и в коллективе были проблемы. То есть мы были все очень дружны, но…
— Девушка?
— Хм. Вы угадали.
Соболев рассмеялся.
— Сергей Анатольевич, а почему журнал называется «Двадцать один»?
— А подумай сам!
— Как-то связано с картами? — наугад спросил я.
— Не напрямую. Двадцать один год — это второй переходный возраст, причем не менее сложный, чем период полового созревания. Это возраст человека, когда он становится способным принимать решения, брать на себя ответственность за свою жизнь. Когда он совершает все выборы сразу: кем быть, какими жизненными ориентирами руководствоваться, каких людей держаться. С кем дружить, кого любить. Эти установки порой сохраняются всю жизнь. Ну и потом, если проводить аналогию с картами, то это шанс выиграть по-крупному. Как в Блэкджэке.
— В смысле?
— Вот смотри. С одной стороны, можно недобрать, сил или уверенности, и переложить ответственность за свой успех на других. С другой стороны, можно самонадеянно перебрать и проиграть ставку сразу. И только особо удачливые могут Блэк-джэк получить. Играл хоть раз?
— Если честно, нет.
— Сыграешь еще! Тебе, Мир, сколько лет?
— Мне двадцать.
Соболев улыбнулся.
— Ну вот, скоро тебе все это предстоит.
— Заманчивая перспектива.
Главный редактор откинулся на кресле и залпом проглотил остатки своего кофе.
— Мерзкий кофе. Ты как думаешь?
— Немного горьковат, — честно сказал я.
— Да его пить невозможно! Леша! — Соболев встал и вышел из кабинета.
Оставшись один, я стал оглядываться. Я никогда раньше не был в кабинете главного редактора. Помещение было не очень большое, но светлое. Окно справа занимало почти всю стену. На стенах, подвешенные на металлических цепочках, висели большие фотографии с сюжетами из городской жизни. Здания на фотографиях напоминали мне Нью-Йорк, даже точнее Манхеттен. Они были именно такими, какими я их себе представлял: стального серого цвета, из стекла и бетона, высокие до самого неба. Под фотографиями располагался широкий диван. Похоже, раскладной. Я сидел на гостевом стуле около большого деревянного стола с толстой столешницей. На столе лежала массивная подшивка газет, совсем близко к краю на пластиковой подставке лежала золотая медаль. Я присмотрелся: она была не такая, какую вручают отличникам при окончании школы. На медали был профиль человека с длинными волосами. На кого же он похож?
— Ну что, Мирослав, давай думать, чем ты будешь заниматься, — внезапно услышал я голос Соболева.
— Ты заснул что ли? Неужели кофе не придал тебе бодрости лет этак на 5 вперед?
— Нет, просто задумался.
Соболев открыл ежедневник и стал внимательно рассматривать мелко исписанную страницу.
— Начнем твою практику, как в Штатах — с репортерской работы. Там нужно на старте карьеры хорошо побегать, чтобы получить стол с именной табличкой. Скажи, ты как относишься к молодежным политическим движениям?
— Эмм… Никак, — осторожно ответил я.
— Отлично! Завтра в клубе «Подземка» пройдут дебаты. Будут оппозиционеры и «Свои». «Свои» — это движение такое. Обязательно заранее почитай об участниках, подготовься. С тебя — репортаж на 6 тысячи знаков. Послезавтра с утра жду текст!
— Так быстро?
— А кому интересно читать старую новость? Новость потому так и называется, что она новая. И помни: мне нужна полная объективность. Постарайся отбросить личные предпочтения. Хотя, вижу, у тебя их еще нет. В общем, все понял?
— Да, я все понял.
— Тогда свободен! — улыбнувшись, попрощался Соболев.
Уже у дверей я вспомнил:
— Сергей Анатольевич!
— Да!
— А можно вас спросить?
— Конечно.
— А что за медаль у вас на столе?
— Эта? — Соболев, казалось, немного смутился.
— Расскажу потом как-нибудь, хорошо? Это долгая история, а у меня много работы.
Главный редактор уткнулся носом в свой ежедневник. Он явно не торопился домой, несмотря на то, что часы над дверью показывали пол одиннадцатого вечера.
— Хорошо. До свидания, Сергей Анатольевич!
— Пока, Мирослав. Жду материал в среду. Не забудь!
— Не забуду, обещаю.
В приемной висело большое зеркало, и я задержался, поймав в нем свое отражение. Уложенные набок темные волосы, нос с небольшой горбинкой и карие, почти черные глаза. Взгляд уверенный и немного нагловатый. Я подправил пару прядей и спустился вниз.
