— Здравствуйте…
Актер поднял на него быстрый и недоуменный взгляд.
— Я Ребриков Володя…
— А-а, Володечка! Милый вы мой, дорогой… Как же… Значит, здесь оформляетесь… Ну что же, дело такое, всех, кажется… — бормотал гитарист, тряся руку Володьке. — Я вот, знаете, по три шефских в день… Ну, передавайте привет вашим.
— Так я их, возможно, больше не увижу, — сказал Ребриков.
— Ах да! — актер спохватился. — Ну так я при случае передам привет от вас.
И, еще раз обняв Володьку, он побежал догонять своих.
Около пяти часов их стали вызывать по одному к капитану, сидящему за столом в отдельной комнате.
— В общевойсковое училище пойдете, — сказал тот Ребрикову. — Устраивает?
Ребриков пожал плечами. Капитан, наверное, шутил. Володька вообще собирался отправиться прямо на фронт, а тут — училище…
— Хорошо. Ждите.
Потом вызвали Рокотова. Он возвратился раскрасневшийся, счастливый:
— В танкисты!
Позже всех из комнаты, где сидел капитан, явился Чернецов.
— В артиллерийское, — сообщил он. — Я сказал, а капитан говорит: «Ладно».
Было очень обидно, что не сговорились раньше и не попали вместе. Но жалеть было поздно. Чернецов тут же снова исчез:
— Я сейчас…
Скоро человек, выкликавший по спискам, крикнул:
— Команды в училище, выходи строиться на улицу!
Забрали сбои пожитки и стали спускаться по лестнице.
На площади сразу выяснилась причина таинственных исчезновений Сергея. Оказывается, все это время его там дожидалась Майя Плят. И теперь, кажется, собиралась идти с ним в училище. Увидев Ребрикова и Рокотова, Майя сильно покраснела, потом сказала:
— Счастливо вам, мальчики.
— И вам счастливо, семейная пара.
Артиллеристы ушли первыми. Высокий, немного сутуловатый Чернецов шел позади команды. Рядом с ним, напрасно стараясь попасть в ногу, семенила Майя.
5
— Подъем!.. Подъе-ем!
Ребриков отлично слышал, как уже в третий раз кричал дневальный, но глаза, хоть убей, никак не открывались.
— Для некоторых что, особая команда будет?!
Это окликал неповоротливых старшина Саенко. Как с капитанского мостика, наблюдал он за подъемом роты с площадки лестницы. Дольше тянуть было нельзя.
Ребриков откидывал легкое байковое одеяло и торопливо натягивал синие диагоналевые полугалифе. Потом неумело возился с портянками и прыгал в широкие кирзовые сапоги.
— Выходи строиться на физзарядку!
Бежали один за другим, толкаясь и на ходу отыскивая свои места. На зарядку шли голые по пояс. В затылок друг другу. Шаркая тяжелыми сапогами, спускались по узкой каменной лестнице. Те, кто не успевал, получали грозное предупреждение старшины:
— В следующий раз буду взыскивать.
Взыскивать старшина собирался за то, что подъем, по его мнению, происходил слишком медленно. Но самым странным было то, что на построение после сна на зарядку по казарменному расписанию дня не полагалось ни одной минуты.
Курсант Ковалевский, белесый, очень вежливый человек — недоучившийся студент, работавший раньше чертежником, — всегда опаздывал на зарядку. Помкомвзвода Казанов, крепкий, скуластый парень с татарским разрезом глаз, каждое утро делал ему замечание.
Ковалевский был склонен к рассуждениям.
— Позвольте, товарищ сержант, а сколько времени дается на подъем и возможность одеться? — спрашивал он.
— Нет вам никакого времени, — отвечал Казанов.
— Но как же так?
— Вот так. Подъем — и сразу выходи строиться на физзарядку… Ясно вам?
— Не совсем… Каким же образом…
— Курсант Ковалевский! Разговорчики… — Казанов начинал выходить из себя.
— Но все-таки. Ведь логически…
— Прекратить разговоры! — уже попросту кричал помкомвзвода на Ковалевского.
Тот пожимал плечами:
— Пожалуйста, но…
— Два наряда вне очереди, курсант Ковалевский. Ша-агом марш!
Двукратное подметание лестницы после отбоя надолго отучило Ковалевского от критики распорядка дня.
Были и хитрецы. Долговязый курсант с красивой фамилией Эрдели приспособился спать в брюках. Но трюк его был вскоре разоблачен. Эрдели сменил на лестнице Ковалевского и перестал забираться под одеяло в брюках.
Остальные, в общем, успевали вскакивать, одеваться и строиться. Успевал и Ребриков.
Встав в строй, спускались по лестнице. Перед Ребриковым торчали их затылки. Затылки были на редкость одинаковые, все сероватые, гладко подстриженные. Кое-кто из курсантов расставался с волосами с тяжелым сердцем. Но расставшись, все быстро к этому привыкали. Короткая стрижка имела свои преимущества: не было надобности разыскивать по карманам вечно терявшуюся расческу. Просто было и мыть голову.
Был вечер, в который отпустили домой отнести вещи. В первый раз Ребриков шел по знакомым улицам в военной форме. Очень хотелось встретить кого-нибудь из товарищей. А лучше бы всего — Долинину. Но знакомые не попадались. Домой он снес свой серый костюм с маленьким значком «Рот фронт» в петлице и голубую финскую кепку, привезенную Андреем из Выборга. Это было последнее прощание со всем штатским, что еще у него оставалось.
Отпускной вечер провел дома. По улицам ходить не хотелось. Нужно было беспрерывно поднимать руку, приветствуя всех, начиная с младшего сержанта.
Он позвонил Берману, и Лева немедленно прилетел к нему. Оглядел товарища и сказал:
— Хорош! Бравый солдат.
— Швейк? — захохотал Володька.
— Не совсем. Слишком молод.
В словах Левы чувствовалась откровенная зависть. В армию его, как и следовало ожидать, не взяли, и теперь он, кажется, оставался единственным штатским из всех ребят класса.
— Они думают, я не могу. Я очень даже могу, — говорил он, пожимая плечами.
Володька успокаивал Бермана:
— Не спеши, старик. Еще пригодишься.
— Но когда там еще?
Дома было тихо и невесело. Приемник уже сдали, и в столовой сиротливо висел провод комнатной
