— Кто? — удивленно спросил Пашка.
— Кличка Тумба, кто ж еще… — прошептал Юрка, уставившись на бородатого человека, вышедшего из зала ожидания.
— А борода? — усомнился Валька.
— Отрастил, чтоб не узнали. Осторожный. Видишь, нервничает?
Бородатый вертел головой из стороны в сторону.
— Похож. Низкий лоб в морщинах. Курносый. Острый подбородок.
— Где подбородок–то? — вскипел Валька.
— Я ж сказал: бородой скрыл, чтоб не узнали.
— А откуда знаешь, что острый?
— Сбреют — разглядишь.
— Вроде он, — поддержал Пашка. — Очень подозрительный тип.
Бородатый перешел на другую сторону улицы и пристроился к очереди в газетный киоск. Ребята проследовали за ним и стали поодаль.
— Поближе надо, — прошипел Тихонов. — Махнет через ограду — ищи–свищи!
Чувствуя внезапную слабость в ногах, они подошли и встали за бородатым.
Тот вдруг злобно покосился на них, плотнее зажал сумку под мышкой и повертел здоровенным кулаком перед самым Пашкиным носом.
— Вы что? — пролепетал тот, попятившись.
Юрка перемахнул через забор, а Валька нырнул за ларек, в котором когда–то торговали газировкой. Их бегство придало бородатому решительность.
— Ишь какие! — закричал он так пронзительно, что все стали оборачиваться. — Карманники!
— Чего он привязался? — заныл Пашка.
— Да выдай ему по шее, — пропел чей–то тенорок.
Какая–то бойкая баба мгновенно огрела Павла кошелкой по голове.
— Вы чего деретесь! — плаксиво вскричал он и бросился прочь, затесавшись в рыночную толпу у вокзала.
Бородатый громко, на всю площадь, жаловался окружающим:
— Гляжу, за мной шныряют! Трое!
У ворот толкучки Пашка столкнулся с Чумицием.
— Эх, вы! Культурно надо работать! Интеллигузия… Не умеешь воровать — не берись! — презрительно заметил он и удалился.
— Разберись попробуй, — оправдывался потом «следопыт» Тихонов. — Может, они все бороды поотпускали…
— Ладно, — оборвал его Валька. — Нечего на рожон лезть и втроем шляться: сразу заметно.
Задание оказалось не таким простым, как они себе это представляли.
Глава 32
Дубинин бесцельно прошелся по рыночным рядам и остановился, чтобы перекурить. На нем была потертая шинель, как у многих, и старая гражданская шапка.
Прошло уже несколько дней после его назначения, но форму еще ему не выдали. Да и не нужна она ему была при его–то работе. Он смотрел на разношерстную, орущую на разные голоса толпу. «Вот взять бы сейчас да забрать разом. И проверить! До шута тут, наверно, всяких!..»
И, словно подчиняясь его мыслям, проходивший мимо незнакомый усач–милиционер проворно схватил за локоть какого–то остроносого барыгу.
— Ты чего? — дернулся тот.
— Идем, там узнаешь! — Милиционер сердито шевельнул усами.
— Обознался ты, — заулыбался остроносый.
Рядом с Дубининым зашушукались торговки:
— Николашка влип…
Дубинин подошел поближе.
— Чего тебе? — вскипел милиционер.
— Я ничего…
— А ну, стой! — Милиционер предостерегающе расстегнул кобуру. — Пошли, — приказал он Дубинину и остроносому. — Давай, давай!
Вот тебе н! Документы предъявить? Глупо: толпа собралась, зачем ему, чтоб его столько народу знало? Надо же — вся милиция начала прочесы, то и дело забирая подозрительных, а сейчас самого взяли! Неделю работает, откуда же всем милиционерам в лицо его знать, ну, вот хотя бы этому старшине из привокзального отделения — туда их ведет. Попался, называется!
Милиционер доставил их в дежурку, и Дубинин с остроносым субъектом оказались в плохо освещенном коридорчике.
— «Море плещет о берег скалистый», — запел кто–то совсем рядом в кабинете.
Милиционер втолкнул задержанных в предварилку и захлопнул дверь.
На скамье сидел тощий парень и держал на коленях большую плетеную корзину. У окна стояла полная баба. На полу спал точильщик, обняв свой станок.
«Влетел в историю! Не станешь же при всех колотить по двери и доказывать, кто ты такой. — Дубинин поднял воротник и, присев на край скамьи, прислонился к стене. — Положеньице!»
Баба принялась бегать из угла в угол.
— Да сядь ты! — прикрикнул на нее остроносый.
— Тебе что, против тебя, видать, уликов нет никаких! — всхлипнула баба и забегала еще быстрей.
Остроносый скрипнул зубами.
Баба, подойдя к Дубинину, уставилась на него. Он отвернулся, словно собираясь вздремнуть.
— Ты по какому делу? — спросила она.
— Так, недоразумение, — буркнул он.
— Думаешь, выпустят?
— Должны бы…
Баба быстро подсела рядом, оттеснив задом тощего соседа. Она уткнулась почти в самое лицо Дубинина и тихо зачастила:
— У меня их всего–то шесть. Если ты захватишь эти, — она проворно достала невесть откуда кусок мыла, — скажу два сама для себя купила. Все видели, что два в руках держала. Докажи! — Спекулянтка улыбнулась. — Возьмешь? — Приняв его молчание за согласие, баба стала еще напористей: — Да ты не опасайся! Ежели даже у тебя найдут, они тебе ничего не сделают! Скажешь — купил. А чуть что, кричи: для чего, мол, нас фрицы калечили! — Баба на секунду замолчала и зорко оглядела Дубинина. — У тебя чего нет–то?
Дубинин не понял.
— Из органов чего нет? — разъяснила баба.
— А, — догадался Дубинин, — руку зацепило.
— Во–во, для чего, мол, я руки лишился! — И, не спрашивая ответа, баба запустила руку за пазуху и извлекла еще три небольших куска мыла. — Скажешь, твои, и всё.
Остроносый скосил глаза и зло заметил:
— Чего распотрошилась, кто там искать будет?
— И не там искали! — отрезала баба и доверительно притиснулась к Дубинину.
— Желудько! — выкрикнул дежурный.
— Пронесешь — твоя половина, — пообещала баба, сунула Дубинину мыло в шинель — он даже опомниться не успел. И, причитая, вышла из камеры.
