Софья Алексеевна наотрез отказала: нечего и незачем ждать. Для людишек все, что во дворце ни делается, в диковинку. Пусть и еще одну увидят. Как так можно: послам иноземным показываться, разные указы да грамоты подписывать, а собственным подданным на глаза не казаться? Потому и придумала на освящение храма в Чудовом монастыре вместе с братьями идти, вместе с ними и мощи нести. Князь Василий Васильевич в конце только рукой махнул: твоя власть, государыня, что захочешь, то и сделаешь.
А празднество, празднество-то какое было! Все так перед глазами и стоит. К вечерне все прибыли. Софья Алексеевна первой в карете царской. За ней государь Иоанн Алексеевич отдельно, и Петр Алексеевич тоже отдельно. Вся семья царская собралась, боярство, власти. Патриарх в обитель въехал в карете в передние монастырские ворота. Мощи были поставлены посреди храма. Их потом кир-Иоаким на голову поднял, оба царя по сторонам, сзади архиерей. Государыня только прикоснулась к раке. А понесли раку в южные двери, вынесли на паперть. Там уж ее хоругвями, иконами и крестами окружили. На Иване Великом все колокола принялись звонить. Благовест низкий тягучий, а по нему перезвон серебряный, ровно жемчуг по блюду сыпется, в лучах играет. Расстарались звонари. Давно красоты такой не слыхала. Шествие обошло новый храм со стороны алтарей. На помост высокий поднялись. В храме место для мощей уготовано. Так на него вчетвером раку водружали — патриарх, государи-братцы и государыня-сестица. Она первая и из храма пошла в карету садиться. И то сказать, что одеждами, что статью, что венцом царским на голове всех Софья Алексеевна затмила. Народ стоял дивился. Иные кидались край платья целовать.
Таково-то оно обидно Нарышкиным показалося, что на другой день на освящение храма Петр Алексеевич явиться не изволил. Софья Алексеевна как узнала, что нарышкинской рати не будет, тоже от выхода отказалася. Одно дело двух государей ошую и одесную иметь, другое — с одним Иоанном Алексеевичем перед народом представать. Так государь-братец один и оставался. Царица Прасковья Федоровна все по теремам потом металася: правильно ли сделал супруг-то, может, и ему не след было являться. И то диво, с Нарышкиными не сговорилася заранее. Во время службы мощи вокруг храма торжественно обносили, а за ними один Иоанн Алексеевич шел — вот ведь как бывает.
— Князь Василий Васильевич, к твоему превосходительству полковник Иван Перекрест снова пришел.
— Рацею новую приготовил ли?
— Сказывают, заново переписал, а уж складно ли получилася, тебе, князь, судить.
— Что это — через тебя, Виниус, передать мне решил?
— Нет, как можно. Ответу остался в приемной ждать. С сыновьями обоими.
— Глуп, хохол, куда как глуп. Ко двору московскому из Малороссии тащиться, а рацею сочинил для государей Иоанна Алексеевича да Петра Алексеевича, будто государыни-правительницы и в помине нет. Вот теперь и ломай голову, как дело исправить. Не могу же в таком виде государыне доложить.
— Тогда уж ждать полковнику разрешения своих дел не придется. Разгневается государыня, не иначе разгневается.
— Ну, вот теперь другое дело: и рацея складная, и одной государыне посвящена. Так-то оно лучше будет. Только вот что, Виниус, я думаю, не издать ли нам эту рацею, а еще лучше к гравированному портрету приложить, как в европейских государствах то делается.
— Найдется ли у нас гравер такой, ваше превосходительство? Сноровка тут иная, чем у наших, нужна. А так, казалось бы, чего лучше. И государыне приятность сделать…
— И на всю Европу о царствовании ее объявить. Вот что важно, Виниус. Ну-ка, зови сюда полковника. Потолкуем, чем нам помочь сможет. От такой службы и он внакладе не останется.
— Здравствуй, полковник, здравствуй! Порадовать тебя хочу. И рацея твоя хороша, и читать ты ее перед самой государыней нашей станешь.
— Господи! Радость-то какая! Честь! Не знаю, князь, как тебя и благодарить. Сам-то я что, главное — чтобы ее величество свое благосклонное внимание на сынков моих обратила. Им жить, им и державе Московской служить.
— Обратит, сдается мне, что обратит. Да и я прослежу.
— Благодарю вас, ваше превосходительство. Слов не нахожу…
— А ты и не ищи, полковник, никаких слов, лучше о деле поговорим. Сможешь ли ты к своим виршам портрет государыни в Малороссии заказать? У вас там в Киеве, сколько известно мне, великие мастера гравирования живут, не так ли? А мы бы тут рацею твою напечатали да и стали к портретам прилагать.
— В Киеве мастера беспременно найдутся, тут и думать нечего.
— Есть, тебе кого доверенного туда послать?
— Зачем же кого посылать, князь? Раз дело такой важности, лучше сам в Киев съезжу, за всем присмотрю, а то и мастера в Москву привезу. Не решить мне, какой портрет делать лучше.
— Это ты, Перекрест, верно рассудил. Мастеру лучше здесь под рукой все время оставаться. А для начала тебе скажу: портретов должно быть два. На одном персоны государыни с обоими братцами, а на другом одна государыня в полном царском облачении со скипетром и державой, в царском венце и, так полагаю, чтоб за спиной ее Кремль был виден — ворота Спасские и Иван Великий. Запомнишь так аль запишешь?
— Все запомню, ваше превосходительство, а уж художник во всех подробностях царского облачения сам, поди, разберется.
— Разберется, нет ли, видно будет. Главное — чтоб вокруг портрета полный титул государыни написан был, а снизу под ее персоной вирши латинские с прославлением государственных добродетелей. Поди, доводилось тебе императорские персоны видеть.
— Да я так мастеру и растолкую. Когда ехать прикажете, ваше превосходительство?
— Как соберешься, так и выезжай. Подорожную получишь, чтобы никто тебе в пути препятствий не чинил и ты по возможности скорее сюда ворочался. А сегодня ввечеру приводи сыновей во дворец, пусть они государыню рацеей-то и потешат.
…Господи! себе не веришь: три с половиной года прошло, а уж никому храм не нужен оказался. Ведь
