Валер.
Что мой дух, ни в чем не видя принужденья, Мечтал о браке с ней как высшем наслажденье, Но волею судеб препятствие нашлось, И покорить ее навек вам удалось. Сганарель.
Да. Валер.
И, чтоб ни было, я говорю не ложно, Что прелести ее забыть мне невозможно, Что, если рок меня лишил ее руки, Удел мой есть — любовь до гробовой доски, Но все исканья вы невольно прекратили Тем уважением, что мне к себе внушили. Сганарель.
Разумные слова! Тотчас перескажу Ей все — обидного я здесь не нахожу. Но если б внять могли вы доброму совету, Послушайтесь меня: любовь забудьте эту. Прощайте! Эргаст (Валеру).
Влопался! Эргаст и Валер уходят.
Сганарель один.
Сганарель.
Мне, право, жалок он. Бедняга! Кажется, он не шутя влюблен. Но в голову себе такую вбить нелепость: Задумать осаждать мне преданную крепость! (Стучит в дверь своего дома.)
Сганарель, Изабелла.
Сганарель.
Кто из любовников бывал в такой тоске, Письмо невскрытое держа в своей руке? Надежды он забыл и отойдет не споря. Но он сказать тебе просил в избытке горя, Что, столько месяцев умев тебя любить, Он честь твою не мог и в мыслях оскорбить, Что дух его, ни в чем не видя принужденья, О браке лишь мечтал как высшем наслажденье, Но волею судеб препятствие нашлось: Тебя мне покорить навеки удалось. И, как бы ни было, он говорит не ложно, Что прелестей твоих забвенье невозможно, Что если рок его лишил твоей руки, Удел его — любовь до гробовой доски, Но все исканья я невольно прекращаю Тем уважением, что я ему внушаю. Так сам он говорил: ему я не судья — Он честный человек, его жалею я. Изабелла (в сторону).
Я не обманута в надеждах сокровенных: Невинен был огонь его очей смиренных! Сганарель.
