Сцена изображает сад, украшенный термами и фонтанами.
Наяда (выплывая в раковине из глубины вод).
Чтоб властелина зреть, чья слава выше меры, К вам, смертные, сейчас я вышла из пещеры. Не кажется ли вам, что воды и земля Чтить новым зрелищем должны здесь короля? Он хочет, он сказал — и это выполнимо. Не чудо ли он сам, нам явленное зримо? Его прекрасный век, исполненный чудес, Не вправе ль ожидать того же от небес? Величествен и юн, весь — мужество, учтивость, Столь нежен, сколь суров, столь строг, сколь щедр на милость, Умеет Францией он править и собой, Вести средь важных дел забав высокий строй, В великих замыслах ни в чем не ошибаться, Все видеть, понимать, душой делам отдаться; Кто может быть таким, тот может все. Он сам Повиновение предпишет небесам — И термы сдвинутся, и, чтя его законы, Дубы заговорят мудрей дерев Додоны. Простые божества, властители лесов, О нимфы, все сюда на королевский зов! Я подаю пример, и было бы прилично Вам хоть на краткий срок покинуть вид обычный И появиться здесь пред праздничной толпой, Чтоб тешить зрителей актерскою игрой. Дриады в сопровождении фавнов и сатиров выходят из-за деревьев и терм.
Заботы о делах, тревоги и волненья К благу подданных всегдашнее стремленье! Оставьте короля, чтоб мог он хоть на час Для отдыха души забыть, покинуть вас. Ведь завтра же придет он с силой обновленной Для тяжкого труда на голос непреклонный — Законы утвердить, награды разделить, Желанье подданных указом упредить, Незыблемый покой воздвигнуть во вселенной, Заботами сменить свой отдых драгоценный. Пусть нынче все его увеселяет. Пусть Он видит цель одну — развлечь, рассеять грусть. Прочь вы, докучные!.. Нет, можете остаться, Чтоб мог он, видя вас, от всей души смеяться. Наяда уводит с собой группу персонажей комедии, которых она вызвала на сцену, а в это время остальные начинают танцевать под звуки гобоев и скрипок.
Эраст, Ла Монтань.
Эраст.
О боже! Под какой звездою я рожден, Что в жертву каждый час докучным обречен? Мне рок их всюду шлет с насмешкою суровой, И каждый божий день под некой маской новой, Но нынешний их вид несноснее всего. Я думал, не спастись вовек мне от него. Сто раз я проклинал невинное стремленье, Закончив свой обед, взглянуть на представленье И вместо отдыха под легкие стихи Вкусил возмездие за все свои грехи. Ты должен выслушать мое повествованье, Затем что полон я сейчас негодованья: На сцене захотел прослушать пьесу я, Которую давно хвалили мне друзья. Актеры начали. Я весь был слух и зренье. Вдруг, пышно расфранчен, порывистый в движенье, Какой-то кавалер, весь в кружевах, вбежал И крикнул: «Кресло мне!» — на весь широкий зал. Все обернулись вслед шумящему повесе, И лучшее он нам испортил место в пьесе. О боже! Неужель учили мало нас? Мы, грубостью манер блистая каждый час, На шумных сборищах и в театральном зале Свои пороки все столь явно выставляли И глупой подтвердить старались суетой Все, что соседи в нас считают пустотой! Меж тем как пожимал плечом я в нетерпенье, Актеры продолжать хотели представленье, Но в поисках, где сесть, назойливый нахал Со стуком пересек весь возмущенный зал И, несмотря на то, что сбоку место было, Посередине вдруг поставил кресло с силой, От прочей публики презрительной спиной Широко заслонив актеров с их игрой. 
