Орас.
Вам, другу моему, письмо прочту я смело. Что сердце чувствует, она сказать сумела. Как речь ее полна особой доброты, Чистейшей нежности, сердечной простоты, Как трогателен слог, которым без обмана Отражена в словах любви невинной рана! Арнольф (в сторону).
Ах, тварь негодная! Вот грамотности плод! Я так и знал: она к добру не приведет. Орас (читает).
«Я хочу писать Вам, но не знаю, как за это взяться. У меня много разных мыслей, и я хотела бы, чтобы Вы их знали, но не возьму в толк, как Вам их передать, а на слова свои не надеюсь. Я начинаю понимать, что меня до сих пор держали в неведении, и боюсь учинить что-нибудь недолжное или сказать больше, чем следует. По правде говоря, я не знаю, что Вы со мной сделали, но чувствую, что для меня нож острый — по наущению других причинить Вам неприятность; мне стоило бы величайшего труда расстаться с Вами, я была бы счастлива принадлежать Вам. Может быть, и не следует этого говорить, но я не могу удержаться; мне бы хотелось, чтобы все произошло само собой. Меня уверяют, что все молодые люди — обманщики, что не надо их слушать и что все Ваши речи лживы. Но я не допускаю этой мысли, клянусь Вам; Ваши слова меня трогают, я никак не могу поверить, что это неправда. Будьте со мной откровенны; ведь обмануть меня при моей простоте — это великий грех, и я, наверно, умерла бы тогда от горя».
Арнольф.
Ах, сука! Орас.
Что? Арнольф.
Нет, так, закашлялся немного. Орас.
Ну где встречали вы такую прелесть слога? Как ни калечил гнет ее опекуна, А все же здесь душа чудесная видна. Не преступленье ли — рукою самовластной Стараться отравить родник души прекрасной, Тупить неведеньем, духовной слепотой Ум, изумляющий прозрачной чистотой? Любовь завесы все, конечно, уничтожит, И, если мне звезда счастливая поможет, Я, кажется, могу надеяться теперь, Что этот гад, палач, мерзавец, дикий зверь… Арнольф.
Прощайте! Орас.
Как, уже? Арнольф.
Я должен распрощаться. Есть дело спешное, я должен им заняться. Орас.
Но посоветуйте — ведь вы ж сосед притом, — Каким бы способом проникнуть в этот дом? Я не стесняюсь вас, но это и понятно: Друг другу услужить друзьям всегда приятно. А я лишь издали туда смотреть могу. Положим, знаю я служанку и слугу, Но, как ни пробовал я подойти к ним снова, Они по-прежнему глядят весьма сурово. Старушка тут была для этих дел одна, Сверхчеловечески поистине умна. Ее-то я имел, конечно, на примете,
