Veritas

моей.

О, победоносный Иосиф! Твоя смерть указывает на виновного и выводит его из тайника. Никогда не могло бы убийство героя Ландау быть совершенно равным ему. Если даже «король-солнце», когда это было для него легче легкого, отказался похищать или же убивать тебя, то зачем ему было бы подсылать к тебе убийц тайно? Низки все они, убийцы, низки духом. Твоя смерть – конец эпохи, времени великих королей, великих умов. Времени, когда повелители не отваживались рубить головы других королей, как учил меня аббат Мелани. Наступило новое столетие, когда восстают темные силы, когда заговоры плетутся людьми, не имеющими лица и имени, и в первую очередь – духа.

Хор, облагороженный неземными голосами Орсини и Ландины, напоминал о том, что следует доверять бесконечной Божественной мудрости:

Научу беззаконный путем Твоим,
и нечестивии к Тебе обратятся.

Я видел, что Атто молится себе под нос и время от времени вытягивает морщинистую шею, чтобы бросить взгляд на тело императора. Он первым понял, что наступают новые времена. Разве не были мы частью этой жестокой трагедии? Пусть смертью Иосифа управляли новые властители, но и все остальные, вплоть до львов, терзавших труп быка в Нойгебау, тоже оказались в плюсе от этой смерти. Англия и Голландия, изобретатели заговора, помешали империи стать слишком могущественной, разрушив равновесие между европейскими державами. А потом помощники помощников: иезуиты отомстили единственному императору, которого воспитывали не они и который все равно от них избавился. Брат Карл, который станет теперь императором, увенчал свою ненависть к старшему брату короной; министры старой гвардии, которых Иосиф изгнал или заставил повиноваться, удовлетворенно перевели дух; Евгений Савойский, или Мадам Л'Ансьен, отомстил за унижение при Ландау, когда юный любопытный Иосиф оттеснил со сцены величайшего генерала-извращенца. И наконец, вероломные убийцы: исламом, как обычно, воспользовались и запрягли в собственную повозку Запада.

Так кто же это был? Все. Все вложили дервишу с сотней имен в руки оружие: Палатино, или Аммон, или Кицебер, которому, возможно, семь сотен лет. Или. быть может, все было наоборот: дервиш и те, у которых, как и у него, много фамилий, но ни единого имени, манипулировали Англией, Голландией, иезуитами и даже Евгением и Карлом, чтобы случилось непоправимое.

В комнате было жарко, из-под париков струился пот, по телам растекалась усталость.

Быть может, размышлял я, Иосиф Победоносный хотел отреставрировать Место Без Имени, поскольку полагал себя достаточно сильным для того, чтобы повернуться спиной к противникам Нойгебау и Максимилиана. А вместо этого…

Я снова посмотрел на Атто. На этот раз он ответил мне взглядом, и на миг мне показалось, что его печальные глаза говорят со мной. Однако то, что я слышал, наверняка было сном:

«Хорошо запомни восковое лицо Иосифа, мальчик. Таких правителей, как он, ты не увидишь больше никогда. Короли будущего будут всего лишь марионетками в руках группировок без предводителя, чудовищ без головы, которые не слушают никого из тех, кто не принадлежит к их кругу. А тот, кто входит туда, становится пленником. Наступит день, когда народ выйдет на улицы, и не будут они знать, откуда он взялся, как во время Фронды в день таинственных баррикад, когда ничто изрыгало во все стороны толпы фанатиков, готовых разорвать все, любой авторитет, любой символ, любую человеческую границу. Как в Праге во время похорон Максимилиана II. Однако на сей раз это продлится не один-два дня. Нет, настанет день, когда террор будет носиться по улицам годами, вооруженный топорами и косами, чтобы отрезать язык правде, а справедливым – голову. Они назовут его 'свобода, равенство, братство', но то будет только резня и тирания».

Я оторвался от глаз Атто. Группа монахинь вошла в церемониальный зал и начала молитву с четками. Затем мы с Атто снова переглянулись:

«Ты больше не услышишь от меня поучений. Со своим теперешним знанием ты поймешь грядущие события. Будущие союзы, войны и кризисы – все это будет планомерно инсценировано сыновьями, внуками и правнуками убийц Иосифа».

Я вспомнил, как мой покойный тесть почти тридцать лет назад выступал против брака между кровными родственниками среди монархов всех стран, этого вечного инцеста правящих домов. Внезапная вспышка в глазах Атто сказала мне, что речь шла о чем-то совершенно ином:

«С этого дня брачные союзы, родовые линии, кровное родство будут держаться в строжайшей тайне. Ничто не будет происходить при свете солнца, чтобы никто не мог указать на правду. А тот, кто тем не менее попытается, будет немедленно объявлен сумасшедшим».

И я вспомнил об Альбикастро, чудесном скрипаче, с которым повстречался одиннадцать лет назад во время своего второго приключения с Атто. Он тоже делал подобное странное пророчество, но только теперь я понял весь его смысл: то было необходимое учение, для того чтобы выступить против этого мира.

Загадочный штурман Летающего корабля, который прибыл из Португалии, как и фолия, был тайно казнен. Но покинутый воздушный корабль, который все-таки умел летать, был небесным знаком того, что повсюду бушуют силы, противоречащие тем учениям.

И я молчал. Но верно ли это было?

Париж События с 1711 по 1713 год

Поездка в Париж вышла долгой и утомительной. Нам постоянно приходилось делать остановки. Хотя Доменико, Клоридия и я, снова набравшийся сил, помогали Атто, он все путешествие провел на носилках.

Мое ремесло трубочиста мы в огромной спешке продали одной итальянской семье. Переговоры более чем успешно вела Камилла как представитель влиятельного монастыря Химмельпфорте – монахини, как известно, очень хорошо умеют вести дела. Вырученные деньги мы послали двум нашим дочерям в Рим – то было их долгожданное приданое.

Мне пришлось бы продать и виноградник, и дом в Жозефине, потому что мысль о том, чтобы оставить это имущество неизвестно на какое время, нам не понравилась. Была вероятность, что кто-то присвоит его себе. Однако Клоридия не согласилась и попросила сестер о помощи. Камилла успокоила нас, пообещав лично заботиться о доме. Аббат Мелани похвалил это решение:

– Купцы хотят украсть у нас наши земли, давая за них смешные деньги, которые в любое время могут обесцениться. Земля не имеет цены, мальчик мой: она дает пропитание и поэтому делает нас свободными.

В Париже Атто, и мы вместе с ним, жили на рю де Вье Огастин в съемной квартире, принадлежавшей некоему монсеньору Монтолону. Странно, думал я, мы оставили монастырь августинок на Химмельпфортгассе, чтобы жить на улице, которая названа в честь этого ордена.

Поначалу я думал, что стану слугой Атто, пажом или кем-то вроде этого. Но по прибытии мне сразу же стало ясно, что я ему не нужен. У старого кастрата была целая толпа слуг. И хотя так совпало, что пожилая гувернантка ушла на пенсию и Клоридия заняла ее место в доме, я поистине не понимал, что я могу здесь делать, да еще и без голоса.

Я еще не знал, что у Атто были на меня совершенно особенные планы, причем довольно давно.

Не впервые он просил меня жить у него. Он предлагал мне это еще в 1683 году, двадцать восемь лет назад, но я отказался, возмущенный интригами и ложью, в которые он меня впутал.

Теперь я наконец осуществил его желание. Дабы я не чувствовал себя лишним, он давал мне небольшие поручения и платил жалованье, которое подошло бы и секретарю кардинала. Большую часть времени я проводил, слушая его. Однажды он, словно невзначай, начал рассказывать мне о своем происхождении, о детстве, юношеских мечтах. Рассказ становился все более доверительным, он не упустил даже того страшного дня, когда цирюльник с ножом в руке появился в доме его отца, чтобы кастрировать его.

Он рассказывал день и ночь, во время обеда, с полным ртом, выставив за дверь всех остальных, и далее, до позднего вечера, когда его мучила бессонница, и даже поднимал меня с супружеского ложа, чтобы побыть в моем обществе. Клоридия относилась с пониманием к прихотям кастрата и запасалась терпением. Ведь она по-настоящему полюбила беспомощного старика.

Все, абсолютно все рассказывал мне аббат Мелани: о махинациях и тайнах, от которых захватывало дух, о непростительных грехах, в которых ему скоро придется отчитаться перед Всевышним. Он снова