архитектора Борромини, который полстолетия назад вошел в курию Папы Иннокентия X. Папа поручил ему восстановить госпиталь Святого Духа в Саксии, и Спада был удостоен за это звания тайного духовника Его Святейшества. Кроме того, его с радостью приняли в братство ораторианцев. Оно называлось так, потому что его основатель, святой Филиппо Нери, проводил первые собрания с молитвами и пением в оратории Святого Джироламо, а потом в оратории Святой Марии, где сейчас находится конгрегация ораторианцев и хранится коллекция Виргилио Спады.
– Как ты, черт побери, все это узнал? – спросил Мелани.
– Уверен, вы помните, что в последние дни, когда я искал в библиотеках информацию о черретанах, то был также и в библиотеке Валличеллана, которая расположена в оратории филиппинского братства, и имел долгую беседу с монахами. Я мог бы еще тогда глянуть на коллекцию Виргилио Спады, если бы вы сказали мне, что там можно найти что-то представляющее для вас интерес.
Мелани опустил глаза и зло пробурчал себе под нос нелестные комментарии.
– Хорошо, Бюва, – сказал он наконец. – Ведите нас к своим друзьям ораторианцам.
– Вот тут должно находиться то, что вы ищете, – сказал молодой монах и повернул на два оборота ключ в замке большого шкафа. Помещение было светлым и чистым, а множество витрин, полок, подставок из орехового дерева, заполнивших все стены, придавали ему строгость и делали похожим на ризницу.
– Никто не знает, что эти предметы, о которых вы спрашиваете, находятся здесь. Вероятно, об этом помнит еще кто-то из членов семьи Спады, – добавил монах, бросив на нас взгляд, который давал нам понять, что он был бы очень рад узнать, каким образом мы прознали о коллекции.
– Точно, я думаю, что так оно и есть, – ответил Атто.
Мы находились в помещении, которое было отдано под музей: угловая комната на втором этаже здания между площадью Новой церкви и маленькой улочкой – виа Филиппи.
Сначала нам пришлось осмотреть богатейшую коллекцию Виргилио Спады, куда входили римские монеты, золотые медали всех времен, античные и современные бюсты, солнечные часы, вогнутые зеркала, выпуклые линзы, куски вулканической породы, кристаллы, драгоценные камни, кораллы, зубы разных зверей, когти огромных тварей, окаменелые челюсти неизвестных созданий, слоновьи позвоночники, гигантские раковины улиток и мидий, морские коньки, чучела животных и птиц, рога носорогов и оленей, панцири черепах, страусиные яйца, клешни ракообразных. Там были образцы масляных ламп периода раннего христианства, найденные в катакомбах, дарохранительницы, римские, греческие и персидские амфоры и вазы, кубки, кувшины, маленькие кратеры,[75] чашки, бокалы из кости, китайские монеты, алебастровые шарики и тысяча прочей чертовщины, описание которой мы слушали, сгорая от нетерпения.
После более чем получасовой экскурсии (утомительной, но нужной, поскольку было бы очень подозрительно, если бы мы сразу же спросили о том, что нас интересовало) Атто наконец задал самый важный вопрос: нет ли случайно в коллекции предметов, которые Виргилио Спада не выставил на общее обозрение из-за их особой ценности?
Ораторианец повел нас в соседнюю комнату, где с гордостью продемонстрировал нам наконец глобус Капитор. Скрывая свой восторг, мы с аббатом осмотрели его со сдержанным интересом словно это было просто какое-то красивое, мастерски выполненное изделие.
– Время пришло, мой мальчик, время пришло, – прошептал мне аббат Мелани, подавляя возбуждение, когда наш гид повел нас ко второму предмету – кубку с центаврами.
Мы снова постарались не проявить большого интереса.
– Он такой же, как на картине, синьор Атто, несомненно, – быстро прошептал я ему на ухо.
Однако главный момент наступил только в самом конце, когда большой черный ключ провернулся в скважине и сработал механизм, открывший то, что скрывалось в шкафу бог знает сколько времени. Ораторианец широко открыл обе створки шкафа и достал оттуда тяжелый, завернутый в серую ткань предмет, длиной примерно с человеческую руку.
– Пожалуйста, – сказал он, осторожным движением ставя его на стол и разворачивая ткань. – Мы вынуждены его прятать, потому что он особенно дорог. Само собой разумеется, что никто без нашего ведома сюда не приходит, хотя кто знает.
Мы почти не услышали того, что сказал нам этот вежливый ораторианец: кровь запульсировала у нас в венах, мы с радостью заменили бы его руки своими, чтобы поскорее добраться до предмета нашего вожделения – тетракиона.
Наконец мы его увидели.
– Он… прекрасен, – вырвалось у Бюва.
– Работа голландского мастера, он оставил после себя очень мало, даже имя его неизвестно, – сказал монах.
После того как улеглось первое волнение, я смог всласть налюбоваться утонченными формами чаши с изысканным орнаментом по краям, экзотическими раковинами и оригинальными узорами, захватывающей сценой в центре, где запряженная тритонами колесница, рассекая волны, несла по морю двух древнегреческих богов – Посейдона с трезубцем в руке и его жену, нереиду Амфитриту. Обе выпуклые фигуры были выточены из серебра и очень выделялись, потому что шли по кругу чаши. Маленькая полоса покрывала обе стороны чаши, словно золотая вуаль.
Пока я рассматривал греческих богов, Атто приблизил лицо к чаше, чтобы прочитать сделанную мельчайшими буквами надпись.
Я тоже подошел ближе и прочитал. Слова были выгравированы у ног двух божеств:
Что означало: монстр тетракион.
– Хотели бы вы посмотреть что-нибудь еще? – спросил ораторианец, когда Атто с помощью Бюва, не спрашивая разрешения, взял чашу в руки и внимательно осмотрел две маленькие фигурки на ней.
– Нет, большое спасибо, этого достаточно, – наконец ответил аббат. – Сейчас мы попрощаемся. Мы хотели лишь удовлетворить свое любопытство.
– Monstrum в точном переводе – чудо, диковина. Но что означает, когда написано «Монстр тетракион» – четырехкратное чудо?
Мы едва вышли на улицу и направились из оратории к Тибру, как Атто снова попытался расшифровать значение этой надписи. Нам нужно было поторопиться и вернуться на «Корабль»: был уже почти полдень, а, как нам сказала Клоридия пару дней назад в это время должна будет состояться встреча трех кардиналов – возможно, последняя, за которой мы смогли бы тайком понаблюдать или, по крайней мере, попытаться это сделать.
– Позвольте мне, господин аббат, – прервал его Бюва.
– Ну что там еще? – нервно проговорил Мелани.
– Monstrum Tetrachion означает не «четырехкратное чудо».
Атто ошарашенно посмотрел на своего секретаря, попытался было запротестовать, но как-то вяло.
– «Тетракион», как вы знаете, слово, взятое из греческого но «четырехкратный» по-гречески – «тетраплазиос», а не «тетракион». С другой стороны, «тетракион» нельзя путать с «тетракин», означающим «четыре раза», – объяснил Бюва аббату, чувствовавшему себя униженным.
– И что же тогда означает «тетракион»? – спросил я, так как у аббата не было в этот момент воздуха в легких.
– Это слово в переводе означает «с четырьмя опорами».
– С четырьмя опорами? – воскликнули мы с Мелани одновременно.
– Я знаю, что говорю, и это можно посмотреть в любом хорошем словаре греческого языка.
– Четыре опоры, четыре опоры… – пробормотал Мелани. – Вы ничего особенного не заметили в фигурах греческих богов?
Мы с Бюва задумались.
– Нуда, точно! – вдруг вспомнил я. – Они находились в довольно странной позе: сидели рядом в
