Ритмично вздыхал глубинный огонь, который раздували подмастерья, в согласии с грозой вздымались меха и груди троих мунков, и вспышки темно-рыжего пламени освещали эту непонятную фантасмагорию.
И вдруг молния, подобная видом дереву, растущему вверх корнями, или смерчу из раскаленной пыли, или расплетенному канату, который загорелся от соприкосновения с небом, вылетела из тучи и вбила себя в клинок. Наковальня, принимая молнию в себя, зажглась розоватым алебастром, а фигуры троих мастеров показались на миг выше облака. И сразу все погасло, окунулось в чернила – только рдел наподобие закатного солнца откованный клинок и ровно, пылко горели оба алых камня.
«Смотри, и твой снежнацкий глаз ожил, а серебро стало пламенем,» – хотел сказать Артханг. И еще он хотел объяснить сестре, что живые громоотводы еще и выкачивают из земли ее лимфу – глубинную воду – и кровь ее вен, которая клубками железа прикипает к корням. И тайный смысл обряда есть создание меча – перешейка между мирами, хотел он объяснить ей, но это было бы пустой тратой слов, зряшным сотрясением блаженно умолкнувшего воздуха. Он наверное знал, что и ей открылась та же тайна.
И тут, в тишине, отчетливо послышался голос вождя:
– Кхондское дитя-приемыш, пойди и возьми клинок с его ложа, если посмеешь.
Серена, чуть робея, выдвинулась из подлеска ближе к середине, и к ней повернулись взоры. Лицо ее было спокойно – очень спокойно.
– Это меч для военачальника, почему ты предлагаешь его девушке?
– Я знаю, что делаю. Да ты не боишься ли? Сюда ведь пришла без страха. Полно, меч наш не горячее твоей крови, Серена любезная.
– Ты обо мне знаешь.
– Равно как и ты о вожде коваши с именем, которое звучит так же. Наши с тобой кольца любят побеседовать, не правда ли?
Артханг следил за ними обоими из своего укрытия, не отрывая глаз и нюха.
– Что такое извитое железо? – спросила вдруг Серена.
– Перед тем, как позвать молнию, мы долго бьем по холодному мотку крепкой стальной проволоки, что неподатлив на иную ласку.
– Я тоже такая, вождь, – кивнула она. – Говорю так не от страха, а желая предупредить тебя.
– Да, но не совсем такая. Ты вроде обломка уже закаленной сабли. Когда ее плавили, раскаляли и били по ней с размаху, бросали в воду и окунали в масло, а потом подставляли небесному огню, в ней создались силовые линии. Они сохраняются и в самой малой частице и могут быть продлены; кто умеет – рисует по осколку целое.
– Ты прав, только и это часть истины.
– Неважно. Никто не обладает всем знанием. Ни я, ни ты. Так ты дотронешься?
– Хорошо.
Она протянула руку с кольцом, правую, – и крепко взялась за рукоять. С усилием оторвала от наковальни как бы прикипевший к ней меч и протянула вождю вперед клинком.
– Прими его из моих рук. Я это заслужила, верно?
Коваши улыбнулся, и удивительна была эта яснозубая улыбка на черном лице с черными глазами почти без белка: как блеск зарницы.
– Правдивы слухи о тебе, Дитя Лесной Триады, волчья выкормленница. Ты умна, и не так умна, как догадлива. Полагаешь достойным себя – хитростью перетянуть к себе нашу силу? Только ведь острия касается противник, а желающий доброго союза делает вот так!
Своей широкой, почти квадратной ладонью Коваши накрыл ее руку и переплел свои пальцы с Серениными; при этом алые камни перстней сблизились настолько, что и впрямь показались Артхангу глазами – не снежнака, какого-то иного и совсем уж непонятного зверя.
– А теперь говори начистоту, чего желаешь от нас, и помни: мое кольцо изобличит самую малую кривизну твоей речи!
– Лгать я не умею, и в хитрости тебе уличать меня незачем. Просто я заранее догадываюсь, какие смыслы вы, Кузнецы, сможете извлечь из моих слов, а какие нет, и приспосабливаюсь. Вот и все. А чего я хочу – это ты сам догадался: черпать от моих предков силу земли, которой обладали древние из них, так же точно, как сейчас я беру от них силу духа.
– Думаешь, мы это можем?
– Нет. Но, как я поняла, умная сила моей души имеет корни в моем кхондском воспитании, и в той же мере сила моего тела могла бы прирасти вашим, мункским, умением чувствовать живой и чистый металл сквозь мертвую землю и вызывать его – тот металл, который готов вам служить. Лепить его по вашей воле, слагать в правдивую и ясную песню мечей, в хитросплетенную поэму кольчуг. Связывать царство неподвижной жизни с обоими царствами Живущих так же, как мои кхонды соединяют Лес с Дальним Миром во время пения Владычице Приливов.
– А еще ты думаешь, что одно дерзкое желание может послужить платой за другое. Первая твоя дерзость – решила прийти незваной, видела запретное. Вторая – захотела несбыточного.
Тон его казался скорее добродушен, однако Кузнец стоял за спиной девушки, впечатавшись в нее грудью и бедрами, охватив за талию рукой, свободной от меча, конец которого глядел прямо в лицо Артхангу. «Ишь как прикрылся, и не вызволить ее, – думал кхонд. – Хотя чести не уронить – это я бы смог…»
– Скажи свою цену, я заплачу, – прервала Серена братнины размышления.
– Зачем грубая сила Сжимающих Железо той, которая лепит и растапливает сами их сердца?
– Ты льстец. Назови хоть одно!
– Бьется рядом с твоим.
– Вот радость для меня: уж не твое ли это собственное?
Все это время Артханг прикидывал, что получится, если рывком обогнуть «болотного гориллу» с фланга, вцепиться ему в толстый загривок и перебраться к горлу. Выходило – ничего хорошего.
Коваши рассмеялся и чуть ослабил хватку.
– Хотел бы я узнать, что такое умное собрался мне сказать кхондский недоросль, который ошивается у нас по задам и почему-то полагает, что я его в упор не вижу.
– То, что сердце Серены отзывается не на ласковые слова, не на любовь, а на стремление к высокому.
– Прекрасно сказано! Воистину прекрасно! – всё так же улыбаясь, сказал мунк. Освободил ее кисть, передвинув свои пальцы чуть выше – рукоять меча была двуручной или просто удлиненной. Повернул острие кверху и отсалютовал; потом разжал тиски вокруг девичьего стана и ловко вынул оружие из тонких пальцев.
– Мы оба его окрестили – пусть не слезами и не кровью. Но свою долю их он еще получит. Что же, считай, вступительный экзамен ты выдержала, кхондка. Если бы ты не почувствовала, что делать и как отвечать, – не мы бы тебя наказали, а сама тайна. Ведь клинок уже впитал в себя молнию. Но ты сама способна уловлять молнии; ты стоишь не вдали от ключей скрытого; и ты умеешь учиться – следовательно, сможешь и познать. В общем, доставайте с братцем ваши манатки из-под коряги и шагайте в деревню ночевать. Лишняя постель у нас всегда найдется.
То, что ночью казалось детям тисками, было колыбелью; мертвенное – возрождающимся, обновляющим одежду с каждым ударом молнии, с каждой струйкой воды, что двигалась вверх по стволу; угрюмое – патриархально добродушным и уютным.
«Мама бы сразу узнала разновидность эвкалипта, – думала Серена, сонно потягиваясь на высокой –