Через неделю после его смерти на улицах Лос-Анжелеса собрались его друзья и поклонники. Хотя уместнее было бы собраться в баре, у кирпичной стены, заляпанной граффити, собрали из строительных лесов сцену — алтарь, — поставили свечи, цветы. С пленки зазвучал голос Чарлза Буковски. К микрофону выходили поэты, читали плохие и хорошие стихи, вспоминали… А приблудная лос-анжелесская дворняга мочилась на барабан.
Буковски семь лет не дожил до назначенного себе срока: «Я уже все распланировал. Загнусь в 2000-м году, когда стукнет 80… Подумать только: тебе 80, а ебешь 18-летнюю. Если и можно как-то сжульничать в игре со смертью, то только так.» В тот декабрьский день, когда в Калифорнии он попал в больницу в последний раз, на другом конце континента, над Нью-Йорком, бушевал буран — редкая штука в Штатах, где самолеты, наверное, в любую погоду летают, как надо. Но в тот день самолеты летать не хотели. Мы не могли выбраться из холодной и промозглой Филадельфии, тщетно кружили несколько часов Бог знает где, нас возвращали, пытались посадить снова… Мы летели «домой», в Россию, а Америка никак не желала нас отпускать. Наверное, хотела напомнить: да, мол, вот еще что ты забыл — попробовать…
Но Чарлза Буковски не стало 9 марта 1994 года в Сан-Педро, а я тогда все-таки улетел, так и не попытавшись ничего сделать… Внял совету энциклопедии замечательных людей Америки, так сказать.
