правилам и при этом в ближайшие дни, мы согласимся, а бедного Цезария постараемся утешить, предложив ему взамен искреннюю дружбу. А если, чего я больше всего боюсь, ты для Вильгельма — лишь минутное увлечение, тогда ты забудешь о нем и у тебя про запас останется Цезарий… Хорошо, радость моя? Ты меня внимательно слушала и сделаешь то, о чем я тебя прошу?
— Мамочка, какой он красивый, стройный! Какие у него глаза! А голос! Как я люблю его! — прижимаясь головой к материнским коленям, шептала Делиция.
VIII
Было еще рано, когда Делиция с книжкой в руке вышла в гостиную. На ней было нарядное бледно- голубое платье, отделанное кружевами, а коса, с подкупающей простотой уложенная вокруг головы, заколота спереди двумя большими хрустальными звездами в золотой оправе. На свежем, как лилия, лице вчерашнее волнение и слезы не оставили никаких следов, кроме голубоватых теней под глазами, которые придавали ее взгляду интересную томность.
Задумчивая, с рассеянной улыбкой на печальном лице, она села на диванчик в углу гостиной, положила на колени раскрытую книгу, но читать не могла. Мысль с тоской и нетерпением от мелких, черных строчек устремлялась в далекие, необозримые просторы, к пленительным картинам будущего, возникавшим в воображении.
Вдруг она вздрогнула. На книжную страницу упала тень. Она резко повернула голову к двери, словно давно томилась в ожидании. Но на пороге стоял всего-навсего коридорный, держа в руке визитную карточку.
Делиция вопросительно посмотрела на лакея, не в силах вымолвить ни слова.
— Граф Вильгельм Помпалинский! — взглянув на визитную карточку, ответил он на ее немой вопрос.
— Проси! — едва слышно пролепетала Делиция и торопливо провела рукой по волосам, быстро расправила складки платья. Она была взволнована, но это не помешало ей позаботиться о своем туалете. Но вот волнение подавлено, бледно-голубое платье в надлежащем порядке и Делиция грациозно привстает навстречу гостю.
А гость стремительно вошел в гостиную и нетерпели-ео схватил протянутую из пены кружев белоснежную ручку — пожал ее, потом, метнув по сторонам быстрый взгляд, поцеловал. Делиция покраснела.
— А где мама? — спросил Вильгельм.
— Un peu indisposee![409] Встала поздно и еще одевается, — прошептали пурпурные уста, и их обладательница жестом указала гостю на кресло возле дивана.
По глазам гостя было видно, что он предпочел бы устроиться на диванчике рядом с бледно-голубым платьем, но пришлось покориться.
— Вы, наверно, думаете: вот наглец, всего три дня как знаком и уже бываёт ежедневно. Я становлюсь надоедлив, как осенний дождь…
— Мы… то есть я… знакома с вами не три дня… — подняв голову, сказала Делиция с полушутливой- полу-растерянной улыбкой.
— Comment! [410] Неужели я вас когда-нибудь видел? Non, c’est tout a fait impossible[411]. Мои глаза не замечают только уродливое, зато красота запечатлевается в них навеки.
Делиция кокетливо покачала головой.
— Но тем не менее — это так. Ваши глаза не видели меня до позавчерашнего дня, но наши души уже восемь месяцев общаются друг с другом…
— Vous m’intriguez serieusement![412] — Вильгельм даже привскочил на кресле. — Значит, вы занимались спиритизмом и к вашим услугам был медиум, наделенный сверхъестественной властью?..
— О нет! — прозвучал мелодичный, как колокольчик, смех. — Медиум, который помог моему духу общаться с вашим, был в черном сюртуке, и каждый, кто хотел, мог за деньги пользоваться его услугами.
— О, какая проза! Но скажите, где обитает этот медиум? Может, тогда мои блуждающие в потемках мысли скорей найдут разгадку!
— Как же это называется… брат говорил мне, а-а, вспомнила, camera obscura!
— Camera obscura! Темная комната! — повторил Вильгельм. — Звучит таинственно! Значит, медиум появлялся из темной комнаты! А откуда появлялся мой дух, когда вы его вызывали?
— Это тайна! — засмеялась Делиция. — И я ни за что ее не выдам.
— А если я буду просить, умолять, заклинать… — говорил Вильгельм, все ближе придвигаясь к красавице.
— Ну так и быть, скажу, — с улыбкой сказала Делиция. — Он являлся мне на столе возле лампы в нашей гостиной…
— Dieu! Какой стыд и позор! Ходить по столам?! А здесь, в гостинице, он тоже обитает возле лампы? р, — Нет, в Варшаве я заточила его в темницу…
— Чтобы он не позорил вас своим поведением! Но где же эта темница? За печкой? Под диваном? За зеркалом?
— Нет! Она совсем рядом!
— Рядом?
— Чуть дальше от вас и совсем близко от меня! Она тут, при мне!
Вильгельм пожирал горящими глазами хорошенькое, лукавое личико своей собеседницы. Загадочная история заинтриговала его, и он почувствовал, что тут скрывается нечто большее, чем просто веселая шутка.
Между тем Делиция не спеша вынула из кармана голубой бархатный кошелечек и сказала:
— Вот темница!
— Очаровательная темница! — прошептал Вильгельм и, делая вид, что тянется за кошельком, накрыл ладонью белоснежную ручку Делиции.
— Граф! — пролепетала Делиция с растерянной улыбкой и дрожью в голосе, — Не спугните моего узника! Если вы его обидите, он забьется в темницу, и вы его не увидите никогда.
Вильгельм отдернул руку и положил ее на спинку дивана, не спуская пристального взгляда с красавицы.
— Oh, la sensitive![413] — млея, прошептал он.
Делиция приоткрыла кошелек и с плутоватой улыбкой смотрела на графа, с любопытством заглянувшего внутрь.
— Ничего не вижу! — разочарованно протянул он.
— Так вот, — проговорила Делиция, словно не слыша его замечания, — медиум, который помог мне вызвать ваш дух, был некий мастер фотографического искусства, а дух ваш являлся мне в образе…
Она замолчала. Лицо ее залил жаркий румянец, а рука с кошелечком задрожала.
— В образе? В образе? — нетерпеливо и страстно допытывался граф.
— Нет, не покажу! — сказала Делиция и закрыла кошелек.
Вильгельм схватил ее за руки.
— Au nom du ciel! [414] Покажите, не то я умру у ваших ног от нетерпения и любопытства!..
Он не выносил, когда ему перечили, а упрямство Де-лиции довело его почти до исступления.
Делиция с минуту колебалась. Потом, потупившись и покраснев до корней волос, раздвинула муаровую перегородку, делившую кошелек на две половины.
— Моя фотография! — оторопело воскликнул Вильгельм.
— Вот в каком образе являлся мне ваш дух… — не поднимая глаз, со смущенной улыбкой проговорила
