французы в тот же день, т. е. 2 сентября, могли фактически занять Москву.
Условия были в точности выполнены с обеих сторон, и этим именно объясняется совершенно особый и своеобразный характер этого дня. Быстро и молчаливо шли обе армии одна за другой, часто прямо соприкасаясь. Оставшиеся в Москве жители не всегда даже могли отдать себе отчет в том, что за каким- нибудь казачьим отрядом плотной стеной шли по московским улицам враги; некоторым только трубные сигналы, отличавшиеся от наших, да команда на иностранном языке открывала глаза на происходящее.
Въезд французов в Москву (Совр. грав.)
«В центре города, на расстоянии полуверсты от улиц, по которым шли отступающие русские войска, не имели никакого понятия о их движении», тем более приходится это говорить о далеких уголках города: столь же незаметным и неожиданным, как появление неприятеля у заставы часам к 12 дня, было и вступление его в город, происшедшее около 2 часов. «Я был у приятеля, — пишет очевидец, — в переулке, всего в 300 шагах от улицы, по которой наступала французская армия, но мы узнали об этом только, когда кавалерийский отряд с несколькими орудиями пронесся мимо нас, чтобы скорее занять Кремль. В это мгновение раздалось 5 пушечных выстрелов, где-то в отдалении ответили 4 мелких полевых орудия и, немного спустя, выстрелили один раз в сторону Кремля из небольшого орудия. Я никогда не мог узнать причины всей этой перестрелки»… Как бы то ни было, это были единственные выстрелы при сдаче Москвы, вызванные отчаянной попыткой нескольких фанатиков-патриотов оказать сопротивление французам в кремлевских воротах.
Наполеон переночевал в селе Вязьмах, в 40 верстах от Москвы, он после полудня подъехал к Москве и здесь разыгрались сцены в общем довольно верно описанные и Сегюром. Москва казалась местом блаженства и отдыха для наступавшей армии; французы, не исключая самого Наполеона, подходили к ней в упоении, а чудный вид, открывавшийся на город с Поклонной горы, еще более содействовал подъему их духа. Оставление города жителями было для них первым и неожиданным разочарованием; и это разочарование пережил и сам император. Резкость его в беседе с несколькими иностранцами, встретившими его вместо ожидаемой депутации горожан, лучше всего показала его раздражение. Целый час провел Наполеон у заставы в таком волнении, что, по словам очевидца, его свита оставалась перед ним вкопанная. Он так и не решился в этот день въехать в Москву и остался на ночлеге в одном из трактиров Дорогомиловской слободы.
Однако к вечеру 2 сентября город был уже занят французской армией. Когда император французов занимал своими войсками среднеевропейские столицы, Берлин или Вену, то жизнь не умирала в них, несмотря на потрясение страны, несмотря на ненависть к французам; понятно, следовательно, недоумение Наполеона при виде решительной пустоты города, достигнуть которого он, по-видимому, так сильно стремился. Тем не менее, первые меры Наполеона направлены были к тому, чтобы успокоить оставшихся жителей и создать более или менее прочный порядок управления городом. И то и другое было всецело в интересах «великой» армии и ее предводителя, потому что Москва была прежде всего нужна им как место отдыха, а порядок в городе и урегулированное пользование всем, что предполагалось найти в Москве, должны были поддержать порядок в войсках и сохранить силы армии для дальнейших действий.
Генеральный план столичного города Москва
С целью поддержания порядка были приняты меры двоякого рода. При самом вступлении французов были расставлены кавалерийские пикеты вдоль Москвы-реки и по некоторым улицам для предупреждения грабежей со стороны утомившихся и озлобленных долгим походом солдат. Эта мера не привела, однако, к желанному успеху, и уже 2 сентября к вечеру, по единогласному свидетельству русских и французских очевидцев, на различных улицах Москвы появились шайки мародеров, в первое время преимущественно из вспомогательных и союзных войск. Затем было приступлено к организации управления Москвой, высшее руководство которым было возложено, конечно, на французов; в низших, однако, органах его должны были принимать участие и русские. Маршал Мортье был назначен генерал-губернатором, генерал Дюронель — комендантом, Лессепс, бывший генеральный консул в Петербурге, покинувший Россию после начала военных действий и вызванный Наполеоном в главную квартиру как эксперта по русским делам, — «интендантом города и московской провинции», т. е. чем-то вроде начальника гражданского управления. Организация московского муниципалитета потребовала довольно много времени и была более или менее закончена только позднее, когда пожар и его последствия успели очень изменить первоначальные предположения французов; тем не менее, прокламация к русскому населению Москвы от 19 сентября (1 октября) 1812 года хорошо рисует эти первоначальные и в значительной степени теоретические предположения. Мы решаемся поэтому привести ее здесь.
Вступление французов в Москву (Немец. луб. карт.)
«Жители Москвы! Ваши несчастья велики, но его величество император и король желает прекратить их. Ужасные примеры вам показали, как он наказывает неповиновение и преступления. Приняты строгие меры для прекращения беспорядков и восстановления общей безопасности. Отеческое управление, составленное из вас самих, будет вашею городскою управою (municipalite). Оно будет заботиться о вас, о ваших нуждах, о вашей пользе. Его члены будут отличаться красной лентой через плечо, а городской голова, сверх того, будет носит белый пояс. Но вне отправления своей службы они будут носить перевязь на левой руке из красной ленты. Городская полиция возобновлена в ее прежнем виде, и ее деятельностью введен уже лучший порядок. Правительство избрало и назначило двух главных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать частных комиссаров, или приставов, в прежних частях города. Вы их будете узнавать по перевязке из белой ленты на левой руке. Многие церкви различных исповеданий открыты, и в них беспрепятственно производится богослужение. Ваши сограждане ежедневно возвращаются в свои жилища, и отданы приказания, чтобы им в несчастном их положении оказывали должную помощь и покровительство. Такие меры приняты правительством для того, чтобы восстановить порядок и облегчить ваше положение. Но чтобы достигнуть этого, необходимо, чтобы и вы приложили к тому все старания, чтобы забыли по возможности те несчастия, которые вы претерпели, наполнили бы ваши души надеждою на участь менее суровую, чтобы вы были уверены, что неизбежная и позорная смерть ожидает тех, которые бы осмелились покуситься на вас лично или на ваше имущество, и не сомневались, наконец, в том, что они будут сохранены, потому что такова воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и обыватели, какой бы народности вы ни были! Восстановите общественное доверие (la confiance publique), источник благоденствия государства, живите как братья, подавайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь вместе, чтобы не дать ходу намерениям злых людей, повинуйтесь гражданским и военным властям, и в скором времени перестанут литься ваши слезы».
Летний сад в Москве (Фабер дю-Фор)
Но именно общественного доверия и не хватало. Его и не могло быть, потому что испуганная кучка оставшихся в Москве жителей, с одной стороны, не могла питать особенного доверия к врагам, а с другой стороны, служа французскому управлению Москвы, боялись оказаться изменниками своей родине. Вербовка русских членов муниципалитета, по рассказам современников, производилась из-под палки чуть ли не под угрозами расстрела, а назначенный городским головой купец Находкин нашел в себе мужество с самого начала заявить, что он ничего не будет делать против родины и присяги своему законному государю.
Мы упомянули выше о пожаре Москвы; это — центральное явление французской оккупации, имевшее громадное значение и для самого города с его русским населением и для судьбы неприятельской армии[62].
Каковы были его результаты? Можно наметить троякого рода последствия московского пожара для остававшихся в ней русских и для занимавшей ее неприятельской армии. Прежде всего наличному населению Москвы как оставшимся в ней жителям, так и неприятельской армии пришлось и во время пожара и после него испытать страшные бедствия от самого пожара, от недостатка припасов, истребленных огнем, и от нападения грабителей. Свидетельства очевидцев, французов и русских, полны рассказами о пережитых ужасах и опасностях, о зверствах и жестокостях грабителей, о чудесных спасениях, и среди этих рассказов изредка попадаются повествования о благородных и самоотверженных поступках
