степ
ной массив, вклинившийся уступом между рекой Кубанью и рекой Кара — Су. Где?то в стороне, к востоку, текла еще речка с таким же названием, с той разницей, что к ней добавлялась приставка — малая Кара — Су. Обе они впадали в Кубань, создавая удобства для строительства плотинных мельниц, водоподъемников для орошения садов и огородов. Возвышенность в междуречье, рядом с Кубанью, как бы самим Богом предназначалась для возведения на ней крепости по образу и подобию Запорожской Сечи. Она могла вобрать в себя служилый гарнизон и все цивильное казачье население. Одна помеха была: кругом камыши, болота, комарье.
По сделанному сгоряча непродуманному заявлению одного из старшин казаки высказывали иное соображение:
— Не пустыня, а щедрый оазис. Здесь есть где развернуться.
Такого же мнения придерживался и Федор Дикун. Он не терял надежд выбраться из временной, как ему казалось, нужды, и занять подобающее место в зажиточной части казачества.
Сейчас же приходилось выполнять чужие команды: кто куда пошлет. Пока у него не расхватали людей на всякие затычки войска, обозный старшина распорядился, чтобы Федор Дикун и его однокашник Никифор Чечик устроили ему и себе временные шалаши неподалеку от дубравы, упиравшейся в берег Карасуна.
— Чего доброго ливень соберется, — напутствовал он подчиненных, — и нам негде будет спрятаться.
Май на дожди богат, укрытия от них и от солнцепека ставить надо. И хлопцы безоговорочно приступили к заготовке кольев, веток и иных подручных средств для сооружения шалашей. Комары еще не донимали, но чувствовалось — пройдет еще немного времени и от них спасения не сыщешь.
В первую же свою вылазку в лес друзья совершили необычное открытие. Как и несколько других очевидцев, они засвидетельствовали перед войсковым начальством обнаруженную ими пашню с густыми всходами ячменя и с полутора десятками глинобитных мазанок поблизости с черкесским населением. Из самой просторной сакли к ним вышел стройный, средних лет кавказец, с копной черных волос, лишь слегка прихваченных сединой. Он доброжелательно смот
рел на молодых незнакомых пришельцев и, приблизившись, довольно внятно объяснился на российском наречии:
— Я князь Батыр — Гирей Гаджиев. Здесь мой аул.
Ребята растерялись. Земля?то тут — правобережье
Кубани, целиком в русском владении. И вот — нате вам: на ней черкесская деревенька. Дикун нашелся, спросил:
— А как вы и ваши люди здесь оказались?
Батыр — Гирей улыбнулся и пояснил:
— Где проходит граница — мне ведомо. Но земля до прихода казаков пустовала. И я с разрешения русского командования занял в Карасунском Куте небольшой участок. Тем более я собираюсь со своим семейством и крестьянами вступить в подданство Российской Империи.
Такой же разговор, но уже более обстоятельный, в официальном порядке, этот человек в тот же день вел в войсковой резиденции непосредственно у кошевого атамана, задав своей просьбой немалую головоломку черноморским батькам.
Об этом Дикун и Чечик услышали уже от тех, кто чаще крутился возле казачьей старшины и питался ее новостями. От службистов войсковой канцелярии они почерпнули сведения и о том, что Батыр — Гирей и еще несколько мелких князьков находятся в разладе с предводителями шапсугов, абадзинцев, абадзехов и некоторых других сильных черкесских племен, настроенных недружелюбно к черноморским казакам.
— Нелегкая у нас порученность, — поделился с Федором своим беспокойством один из младших писарей канцелярии, парубок чуть старше его по возрасту. — За себя и за мирных соседей придется кашу расхлебывать.
Май сопровождался грозами и дождями. На горизонте часто собирались тучи. Сначала легкими бесшумными росчерками их прорезали извилистые молнии, потом по небу прокатывались громовые раскаты, а за ними — разверзались южные ливни. Никифор Чечик пасовал перед грозовыми разрядами, торопливо крестился:
— Илья — пророк свою колесницу по небу гоняет, как бы она на нас не свалилась.
Дикун над ним подсмеивался:
— Так это же здорово: шикарный тарантас задаром достанется. Да еще в придачу с конями — огнями.
— Ты, Федька, не шуткуй, Бог наказать может.
— А ты разве не шуткуешь? — спрашивал Дикун и, не
ожидая ответа, по — своему завершал разговор. — Бог далеко и высоко, достанет — не достанет трудно угадать, а вот какой?нибудь старшинишко учинить нагоняй нашему брату способен в любой момент.
Жаркое солнце быстро просушивало землю и выпадавшие осадки мало влияли на развернувшиеся хозяйственные и оборонные работы. Повсеместно по всей заселенной кордонной линии в срочном порядке требовалось строить дома, хаты, казармы, дороги, рыбзаводы, почтовые станции, провиантские магазины, церкви, меновые дворы, пикеты и посты, батарейные позиции и иные сооружения. И, конечно, на стройки в первую очередь бросались молодые силы, бессемейные одинокие сиромахи. Буквально через два — три дня после прибытия в Карасунский Кут Дикун и Чечик были выведены из?под опеки обозного старшины и назначены в строительную команду.
— Соберем все товариство и объявим на сходе, кому и какие будут разверстаны задания, — предупредили их в войсковой канцелярии.
По зову войскового правительства товариство заполнило всю крепостную площадь, не успевшую еще даже потерять свой травяной покров. Каждому хотелось поскорее определиться со своей ролью в войсковых делах. Ва- сюринский курень выставил людей больше, чем другие курени. Ему и миссия отводилась самая важная — в ближайшем будущем он должен был стать центром Екатери- нодарского округа.
На этой раде Федор Дикун стоял в группе своих земляков, в которой находились Никифор Чечик, Андрей Штепа, Иван Ковбаса, Степан Кравец, Иван Капуста, Кузьма Черный, Кондрат Кодаш, Семен Дубовской, Федор Бабенко, Каленик Заяренко, Мартын Антоненко и еще много других казаков, с кем ему позднее довелось до самого верха хлебнуть лиха.
Взоры собравшихся устремились в центр схода, где в окружении старшины, выжидательно осматриваясь по сторонам, прохаживался атаман Чепега. Низкого роста, почти квадратный, с багровым обветренным лицом, он был обут в желтые сафьяновые сапоги, на которые колоколами свисали необъятные по ширине голубые шаровары. Его мощный торс облегала красная свитка, подпоясанная шелковым кушаком, за которым впереди и с боков покоились увесистый пистоль и кинжал иноземной работы.
Литаврщики ударили по своим медным инструментам, призывая казаков к вниманию. Чепега вышел на самый круг и поднял вверх булаву, сверкавшую на солнце ребристыми гранями и колючими металлическими шипами. Атаман начал свою речь:
— Любезное товариство! Люди старые, среднего возраста да молодики! До сего времени нам не удавалось собрать свой круг и покидать лясы по насущным делам. Мы еще не отаборились как надо, на Тамань и Кубань продолжают идти и ехать казаки из Новороссии и других мест Заднестровья и Забужья. Почти все они — нам братья и други по Запорожской Сечи или их наследники. И мы их
’ принимаем в свою единокровную семью и всем им пора поселяться на новом месте жительства.
Чепега вытер бисеринки пота со лба, продолжил:
— За эти месяцы я объехал сотни верст по всей границе наших новых палестин. И скажу вам: не журитесь, казаки. Жить тут можно, степу много, рыба и зверь водятся. И в дому, и в хлеву всякий может себе создать достаток.
Слегка понизив голос, с задумчивой медлительностью добавил:
— Однако же и опасных беспокойств нам выпало немало. Сторожить границу, отбивать нападения всяких недругов. Санкт — Петербург поставил нам в Усть — Лабинской крепости, в Копыле, на Тамани несколько пехотных батальонов. Но тех регулярных войск не хватает. Главная тяжесть ложится на казаков
