сотни донских казаков.
— Премного благодарен, — холуйски лебезил Котляревский перед генералом. — Дело?то общее.
Ничего этого не знали Дикун, Шмалько и их соратники. Их лагерь притягивал многих горожан и приезжих казаков, людская масса переливалась в нем, как морское течение. Это?то и давало повод Котляревскому и его доносчикам называть разноречивую цифру бунтарей: 500, 1000, 400. Снова 500, потом — 300 и опять 500. Совершенно не замысливая никаких последующих противоправных действий против правительства, вожаки движения сиро- мы предусмотрительно запасались показаниями свидетелей ярмарочного столкновения.
— Пригодятся, — убеждал Дикун своих друзей, — при разборе нашего дела. Не мы, а старшина навязала нам необходимость обороны.
Шмалько добавлял:
— Котляревцы по нам из пушки хотели палить. А мы не дали.
Сочувствующие разделяли этот настрой, писали подтверждения о лояльных намерениях сиромы. Но в лагере надолго никто не задерживался, люди расходились и разъезжались по своим хатам. Целостно в нем концентрировался лишь «персидский» контингент.
О, святые души казаков! До чего же они были наивны и доверчивы. Надеждой жили: кто?то придет старший, совестливый, разумный и откроет им врата к благу и справедливости, тем идеалам, что они искали. Какими же горючими и кровавыми слезами пришлось им платить за свое добросердечие.
Выжидательное их бездействие, упование на счастливый случай и божескую милость не исчезли даже тогда, когда к Екатеринодару уже приближались регулярные войска для подавления непокорных. Напротив, походники надеялись найти понимание у строевого русского командования, солдат и офицеров, получить от них поддержку в удовлетворении своего прошения. Иллюзии не покидали самих вожаков недовольных и, прежде всего, Дикуна и Шмалько.
— Всю казацкую жизнь рушить не собираемся, — таково было их мнение. — Нам надо только по походу у начальства получить законное удовольствие.
Стукачи Котляревского свободно шастали в лагере и доносили ему обо всем там происходящем. Мокий Гулик
8 августа обрисовал всю обстановку: казаки стоят там же, вблизи колодца и кладбища, грабить никого не собираются и уходить тоже, их, мол, всего человек четыреста, что позволяет весь лагерь «забрать тремя ротами». Днем раньше о том же фискалил Кордовский: бунтовщики бежать за Кубань не собираются, они «беспечны и заявляют даже, что никакой за собой вины не чувствуют».
Дорого аукнулось и дорого откликнулось казакам их рыцарское благородство!
В те дни глава войскового правительства Котляревский аллюром три креста отправил курьера к командиру Кавказской кавалерийской дивизии Петру Пузыревскому со слезной мольбой оказать содействие в наведении порядка среди черноморцев, желательно мирными средствами. Пузыревский только что возвратился из Санкт — Петер- бурга, виделся с Павлом I, тот лично поручил ему инспектирование войск всей Кавказской линии.
Душераздирающий крик Котляревского о помощи возымел действие. Подвижный, плотный здоровяк — инспек- тор откликнулся на него без проволочки. Уже 9 августа он прискакал в Екатеринодар и в сопровождении войсковых старшин направился в дикуновский лагерь.
— Чем, хлопцы, недовольны? — запросто обращался он, ненароком удерживая руку поближе к эфесу сабли.
В ответ — многоголосый гомон, не сразу поймешь главную цель претензий. Казаки из первых рядов подтолкнули вперед Дикуна:
— Скажи, Федя, чего мы хотим.
Тот четко и раздельно произнес Пузыревскому каждую фразу:
— Мы много не требуем. Только свое законное. Все изложено в нашем прошении, а оно не рассматривается.
И пошел — поехал Пузыревский раздавать обещания:
— Разберемся. Обязательно поможем.
Пустив в ход все свое хитроумие, вскользь упомянув о встрече с императором, настойчиво убеждал казаков:
— Возвращайтесь в город, продолжим там обсуждение ваших обид.
Его уговоры увенчались успехом. А назавтра, 10 августа, инспектор встретился с походниками возле войсковой церкви. Ему страсть как хотелось приподнять авторитет Котляревского, исполнить волю царя о его назначении атаманом Черноморского войска. Введя в нужное русло
послушание казаков, легче было решить и всю проблему их умиротворения. Разумеется, вплоть до репрессий.
Войсковым атаманом Котляревский уже был назначен указом военной коллегии № 26271 от 28.06.1797 года. Тот документ был печатно тиражирован в газетных ведомостях. Но до Екатеринодара еще не дошел. Теперь же требовалось огласить сам указ Павла I, что и сделал Пузырев- ский.
Сбор походников загудел похлеще колоколов Божьего храма:
— Не хотим Котляревского атаманом!
Ссылки Пузыревского на необходимость следовать монаршей воле не оказывали влияния. Он тогда вскйнул- ся с вопросом к толпе:
— Чем же вас не устраивает Котляревский?
Дикун, Шмалько, Собокарь и другие близко стоявшие
к инспектору казаки стали выкрикивать:
— Он будет хуже прежних атаманов. Да еще за наше возмущение начнет мстить.
Словоблуд и лицедей Пузыревский и тут не растерялся:
— Да мы его сейчас к присяге приведем, и он ничего вам плохого не сделает.
Тут же послали за Котляревским, возвратившимся из Усть — Лабы, вызвали войскового писаря Ивана Мигрина и с его помощью на ходу сочинили присяжный лист для атамана и такой же — для самих казаков. В атаманский включалась оговорка, что Котляревский не посмеет мстить казакам за их выступление против начальства.
Он без церемоний подмахнул присягу, положившую окончательно конец демократическим выборам кошевого атамана, некогда освященным традициями Запорожской Сечи. Да и название?то атамана изменилось: был кошевым, стал войсковым.
При объявлении подписать персонально составленный для казаков присяжный лист вновь поднялась неистовая буря:
— Присягнем только государю, а своему начальству подчиняться не будем.
Нал этим шумом кто?то возвысил свой молодой звонкий голос:
— Мы нынешних панов и присяжных атаманов переменим другими, из сиромы.
Над площадью, не имевшей ни деревца, ни кустика, нещадно палило августовское солнце. От жары и духоты не спасало перемещение толпы по теневой стороне прицерковного пространства. Пузыревский в своем полковничьем обмундировании взмок от пота, он непрерывно вытирал от него раскрасневшееся лицо. Три часа бился полковник, чтобы уломать казаков к даче присяги. Наконец «кротостью и мягкостью» (лживой!) он достиг цели.
Однако же торжествовать ему было еще рано. Возглас на сходе о замене присяжных атаманов и высших чиновников войска оказался не случайным. Утром 11 августа, после принятия присяги, казаки снова собрались на большой круг. Их теперь стало больше, чем вчера. Разговор получился не менее горячий, чем при Пузыревском и Кот- ляревском.
— Бес с ним, с Котляревским, — решили казаки, — Пусть временно покомандует, раз царь его назначил, а потом мы ему дадим отставку.
Важнее для них был вопрос: кого приставить к атаману из своих сиромах на главные командные должности, дабы давать ему укорот, как развернуть замену на местах куренных атаманов и начальства на кордонах.
— Убрать войскового есаула Мокия Гулика, а его пернач вручить Федору Дикуну, — поступило предложение. — Возражений нет?
