— Ну уж дудки, — процедил Степан сквозь зубы и пошел вперед.
Коридор круто уходил влево и расширялся. Видимо, за поворотом в скале был «карман». В нем, скорее всего, и обитало сказочное чудовище.
Степан притормозил перед поворотом, прислушался к старческому кряхтенью. Действовать нужно было решительно. Он выпрямился, сдвинул брови и вбежал в просторный зал.
Застыл в самом центре.
Держа мухобойку перед собой на манер клинка, провозгласил:
— Настал твой час, злая горгулья!
Горгулья, сидевшая на огромном валуне, вздохнула и смачно харкнула на сталагмит.
Степан отметил, что выглядит она неважнецки. Кожистые крылья совсем обветшали, волосы спутались и висели засаленными сосульками. Узловатые пальцы зябко сжимались и разжимались.
В углу пещеры высилась стопка книг и стояла полупустая бутылка виски.
— Вставай… те, — смутился Степан. — Биться будем.
— Отвали, — проскрипела горгулья, зажала ноздрю и оглушительно высморкалась на пол. — Выметывайся отсюда, богатырь сушеный. Катись-катись, кому говорят! Здесь… кхе-кхе… между прочим, частная собственность. Должностных лиц из администрации вызову, будут проблемы. В Тибете законы суровые.
— Да мне вас победить надо, — совсем растерялся Степан, опуская мухобойку. — А то в Братство не примут.
Горгулья заерзала на валуне, расправила морщинистые крылья. Степан рефлекторно отступил на шаг.
— Вон оно что, — сказала она. В зеленоватых глазах сверкнул интерес. — Кхе-кхе… новенький, значит?
— Ага. Давай я тебя… то есть вас, побеждать буду, — оживился Степан.
— Хамло какое, а. Вы только поглядите на него. Неужели… кхе-кхе… у тя рука поднимется на старую, больную женщину? На бедную тетушку Эмму.
Степан обреченно посмотрел на горгулью. Шмыгнул носом.
— Что же мне делать? Я в Братство хочу.
— Ты хоть знаешь, юноша, чем этот сброд занимается?
— Знаю. Мир спасают.
— Угу, мир спасают. Хорошо еще, что эти чипы-дэйлы его не уничтожили пока. Они уже знаешь сколько лет… кхе-кхе… добро творят. Деды, блин, мазаи без лицензии на отстрел зайцев. Ей-богу, лучше б вся разумная жизнь в море вернулась.
— Врете вы всё! Братство хорошее, — вступился Степан. — Раздолбайское слегка, но по сути — положительное.
— Точно. Положат и забьют на кого угодно, не моргнув глазом… кхе-кхе… — кивнула тетя Эмма. — Вискарь будешь?
— Чисто символически, — Степану вдруг стало жаль пожилую горгулью. — А с нечистью пить не запрещено по правилам боя?
— Разрешается. Только сам наливай, мне вломы.
Степан плеснул в грязноватый стакан «Джонни Уокера» и подумал, что тетя Эмма вовсе не страшная. Он передал ей стакан, а сам все же решил воздержаться от употребления.
Горгулья замахнула виски, фыркнула и спросила:
— Как там Кулио?
— Хандрит.
Она опять плюнула на захарканный сталагмит.
— Алкаш твой Кулио. Как, впрочем, и остальная его шпана. Япона сковородка, сказала же ему, когда Бюргера присылал, что последний раз бьюсь. Нет же… йоптыть! Кхе-кхе… еще одного героя недорезанного откопал. Откуда сам?
— Из провинции. Российской.
— Уж вижу, что не из американской. А как этих лоботрясов нашел?
— По рекламе.
— По рекламе? — тетя Эмма усмехнулась. — Бюргер, поди, устроил?
Степан неопределенно покачал головой. Горгулья затряслась от смеха. Стакан, стоящий на камне, мелко задрожал от ее раскатистого кхыканья.
— Короче, идальго ты мой Ламанчский, — сказала она, переставая ржать. — Бери свою мухобойку, иди сюда.
Степан напрягся.
— Давай живей мослами шевели, йоптыть! Кхе-кхе… не сожру я тя.
Степан медленно подошел к тете Эмме и замер. Она выставила левую щеку, демонстративно надула ее и заявила:
— Шлепай.
— Не п-понял.
— Шлепай, кому говорят. Только тихонько, а то я тя попкой на сосульку насажу… кхе-кхе…
— Так же нечестно.
— Я чего-то не пойму, — прохрипела тетя Эмма, выпуская воздух из-за щеки и зловеще расправляя двухметровые крылья, — ты хочешь честно со мной драться?
— Нет, — быстро сказал Степан.
— Тогда шлепай быстрей и улепетывай к своему Братству.
Она снова надула щеку.
Готовый провалиться со стыда под землю, Степан легонько дотронулся кончиком мухобойки до лица горгульи. Тетя Эмма неожиданно громко заверещала, свалилась наземь, схватилась почему-то за живот и стала стонать.
— С вами все в порядке? — не на шутку перепугался Степан, помогая горгулье подняться.
— Нет, погибаю. Вызывай «скорую», — язвительно бросила она, взбираясь на насиженный валун. — Воистину, Братство верно себе: исключительных идиотов где-то находит.
У Степана отлегло от сердца, когда он увидел, что старуха в норме.
— Плесни-ка мне трошки, юноша. Как тя зовут-то?
— Степан, — сказал Степан, наливая в стакан на пару пальцев.
— А меня тетей Эммой кличут. Я горгулья. Да чего ты там набулькал-то? На раз понюхать. Не жалей напитка. Краткая биографическая справка: отсиживаюсь в пещере сотнями лет, по ночам к Нам-Цо за рыбой летаю, раз в неделю мотаюсь в Лхасу за вискарем да книжками. Временами от нечего делать мальцов в окрестных монастырях пугаю. Молодые послушники — изверги, честно говоря. Кто шестом огреет, кто маваши-гери впаяет. Никакого уважения к древности.
— А наши-то почему вас мочить ходят?
— Старая это история, — нехотя сказала горгулья, глотая виски и в очередной раз оплевывая бедный сталагмит. — Кулио когда на Землю зашвырнули… кхе-кхе… он, конечно, первое время злой, как собака, был. Мимо моего логова на гравилете своем навороченном пролетал как-то. В общем, йоптыть, порядочно тогда бока он мне намял за то, что я его в шутку падшим богом назвала. Подумаешь — цаца.
За спиной горгульи, из прохода показались физиономии Шу и Бюргера, жутко подсвеченные снизу керосиновым огнем.
Степан содрогнулся от неожиданности.
— Керосин горит, а сосульки не тают, — заметил предприимчивый ариец. — Сказочно как-то. Может, стоит запатентовать фишку и продать в какой-нибудь парк развлечений?
Довольный своим открытием, он панибратски толкнул локтем Мага Шу и подмигнул Степану.
— Это не сосульки, а сталактиты и сталагмиты, — невозмутимо поправила горгулья, не оборачиваясь. — Они не изо льда, а из минералов всяких, дубина. Бюргер, ты все такой же бессердечный торгаш. Ну, чего вы там топчетесь, следопыты хрекх… кхе-кхе… хреновы? Заходите уж, коли приперлись.
