Степан кивнул, но настроение у него не поднялось. Они пришли сюда вчера вечером, и с того времени ничего не удалось придумать. Вокруг — пожарища. В душе — свалка. А в желудке — як с морсом…
— И-и-и-ех, — протянул Куклюмбер через минуту, словно угадал невеселые мысли журналиста, — а вкусно пожрать, как организм ни обманывай, все равно хочется. Впору хоть снова в котел к тем горгульям возвращайся! Там батат, помню, плавал… Сейчас бы фритюрницу, а, Стёпка? Или дешевый общепит на крайняк.
Степан поднял голову.
Совершенно неожиданно его осенило, и журналист даже на секунду потерял дар речи от волнения. Он вскочил, щелкнул пальцами, задвигал губами и вытаращил глаза, подбирая слова.
— Вижу, тебе еда нужна даже больше, чем мне, — опасливо отодвигаясь от пригарцовывающего журналиста пробормотал Куклюмбер.
— Эх, я балбес! — наконец воскликнул Степан. — Как же раньше не догадался…
— Так. Не томи уже, дедуктор.
— Тетя Эмма! Горгулья! Она тут неподалеку живет, в пещере… Я ж ее знаю! Она нас приютит по старой дружбе и накормит!
Бобер задумался. Резонно заметил:
— А что, если она сама жрать хочет?
— Тогда вместе что-нибудь придумаем!
Куклюмбер встал на задние лапы — шерсть у него на холке вздыбилась, хвост отбил мощную дробь по ступеньке. Было видно, что бобер не разделяет оптимизма Степана. Но другого плана у него в загашнике не нашлось.
— Ладно, — напряженно подвигав носом, согласился Куклюмбер, — пошли к этой твоей горгулье. Только, чур, первый идешь ты, а я покараулю снаружи. Ну, мало ли что… Голод, знаешь ли, не тетка. Даже тетям Эммам.
— Не бойся, она добрая, — заверил его Степан, радуясь новой надежде. — За мной!
— Ага, добрая, — с сомнением покачал головой Куклюмбер, но все-таки поплелся следом за припустившим к воротам журналистом. — Видал я ее родственничков серокрылых…
Дорогу Степан помнил хорошо, поэтому до логова тети Эммы они с бобром добрались быстро.
На подходе к пещере Куклюмбер остановился и втянул носом воздух.
— Чуешь? — шепотом спросил он.
Журналист втянул носом еле слышный аромат какого-то варева.
— Еда.
— Не просто еда, — завороженно сказал бобер. — Кажется, это овощной суп с брынзой и тертыми орешками. Вкуснотища!
— Надеюсь, тетя Эмма нас угостит, — сказал Степан.
Он сглотнул слюну и двинулся к пещере, взяв на всякий случай в руку мухобойку.
— Хочется верить, — буркнул Куклюмбер, держась строго за журналистом.
Степана вел нос. По мере приближения к пещере запах усиливался и становилось все труднее совладать с собой. Он ускорил шаг и едва не угодил в яму-ловушку. В последний момент журналист резко остановился, покачнулся, но устоял на ногах. Осторожно обогнул круглый провал с изломанными прутьями и сгнившей листвой на дне. Отсигналил бобру и исчез в туннеле.
Куклюмбер догнал его уже через минуту. Видимо, и зубастого голод крепко прихватил.
Горящих луж керосина возле стен больше не было.
— Темно-то как, — пробормотал Степан, вглядываясь в сумрак. — Только бы с тетей Эммой все было хорошо…
В следующую секунду из-за поворота донесся знакомый старческий кашель. Сердце журналиста радостно забилось, и он бросился на звук.
Через несколько шагов Степан со всей дури впечатался лбом в сталактит. Перед глазами поплыли радужные разводы, в голове зашумело.
— Добегался, спринтер, — прокомментировал Куклюмбер, вставая рядом.
Степан поморгал, отгоняя искры.
— Это… кхе-кхе… кто там, япона сковородка? — проворчала тетя Эмма из глубины пещеры. — Если еще не все в курсе, здесь частная собственность. К тому же я сильна, вооружена и безгранично опасна.
— Тетя Эмма! — крикнул журналист. — Это я — Степан! Последний из Братства! Помните?
Искры перестали мельтешить перед глазами, и он двинулся на желтоватые отблески, подрагивающие за поворотом.
Вторым же шагом Степан наступил на что-то мягкое. Рядом раздался истошный вопль Куклюмбера. Поджимая отдавленную лапу, бобер дернул в сторону.
Вовремя.
Через мгновение на том месте, где он только что стоял, слой гнилого сена вспыхнул, а каменистая почва пошла пузырями.
Куклюмбер прижался спиной к стене и с ужасом таращился на вспучившиеся камни.
— Вскипячу! — предупредила тетя Эмма. — А ну-ка, выходите по одному с поднятыми граблями! Тогда обещаю: пришибу небольно и похороню по всем правилам. А не то…
— Тетя Эмма! — Степан вышел в центр зала. — Не надо кипятить! Это я — Степан! Разве не узнаете?
Тетя Эмма подозрительно прищурилась.
— Не дрейфь. Тя помню. А вот на второго… кхе-кхе… нужно еще глянуть.
— Это мой друг.
— Таких друзей под колпак и в музей. А ну-ка вылезай из тени, а то вскипячу.
— Я те вскипячу! — огрызнулся Куклюмбер. — Мы, конечно, пришли с миром, любовью и всеми прочими пацифистскими прибамбасами, но пару гранат я на твою лачугу не пожалею.
— Самоубийца какой-то, — хмыкнула тетя Эмма, подзывая взмахом крыла Степана поближе. — Слушай, он те действительно дорог? Кхе-кхе… А то, может, его того… Бах и на шкуру.
— Не надо на шкуру. Он в глубине души хороший, — вступился Степан за бобра, как когда-то вступался за все Братство. — Просто стесняется, оттого и хамит.
— Повезло те с приятелем, — крикнула тетя Эмма в темноту. — Вон как заступается. Цени.
— Ценю, — донеслось оттуда. — В этом журналисте столько ценности, что уже пробы ставить некуда.
— Мы к тебе зашли, чтобы… — Степан стушевался. Он очень не любил что-то просить, тем более у пожилых людей. — Чтобы…
— Ну, чего надо? — подбодрила тетя Эмма.
— Перекусить бы, — выдавил Степан и снова сглотнул накопившуюся слюну. — Хотя бы немного. Без яка.
— И горло промочить не мешало бы, — добавил Куклюмбер, опасливо высовывая морду из прохода.
Тетя Эмма строго посмотрела на журналиста, вздохнула:
— Эх, бестолочь ты вежливая. Чего сразу-то не сказал? Тоже мне… вояки хре… хре… хренов ларингит!
— Выйти-то уже можно? — уточнил бобер.
— Выходи уже, млекопитающее. Или ты яйца кладешь?
— Только в определенные теплые и укромные места, — манерно заявил Куклюмбер, выступая на свет.
— Ой ты-мой! — охнула тетя Эмма при виде Куклюмбера, сжимающего в лапе боевую гранату. — Да-а, проголодались вы, как я погляжу, не на шутку. Ты, милок… кхе-кхе… бросай уже свою штуковину, а то я, хоть и добрая, а могу куснуть довольно неожиданно.
— Я бы бросил, — пожал плечами Куклюмбер. — Да только чеку уже на нервах выдрал. Давай уж там,
