шум стих.
— Кому сказал, валите, — повторил Кулио.
Братья не шелохнулись.
— Мя-со, — по слогам промолвил Кулио, исподлобья глядя на окаменевшего Фантика. — Не вдуплил, что тебе сказано? Ва-ли! Дуй в свое королевство, если примут. Обжирайся пончиками. И прячься! Прячься… Все мы лузеры! А ты — самый первый из лузеров.
Пухлые губы изгнанного короля дрогнули.
— Вот зачем ты обижаешь меня, Кулио? Мы же всегда были вместе… Что я такого тебе сделал? Ну, ел, может, лишнего…
— Жрал, как слон, — зло уточнил шеф. — Все подряд, без разбора.
— Кулио, — встрял Маньякюр, — опять только не начинай. У тебя в последнее время нервишки шалят…
— А ты-то чего волнуешься, одноглазый? — вспылил Кулио. — Давай, вали и ты! Лузер номер два!
— Знаешь, мне, честно говоря, надоело, — резко ответил Маньякюр.
Он встал и пошел к выходу. Обернулся на пороге. Стройная фигура темным силуэтом застыла на мгновение в дверном проеме. Багряные отсветы заплясали на непокорных кудрях морского волка, глаз его подозрительно блеснул.
— Прощайте, Братья. Не думал, что так получится… Если кого-то из вас я когда-нибудь чем-то обидел, прошу не держать зла. Попутного ветра.
— Маньякюр! — опомнился Самурай. — Да ты что, каналья! Постой…
Но тот уже вышел.
За ним кафе покинул Фантик. Молча одарил Кулио тяжелым взглядом и растворился в пыльном мареве улицы.
Братья остались всемером, не считая бобра.
Третьим не выдержал Эльф. По его словам, он уходил не навсегда. Ему срочно нужно было проверить, все ли в порядке с бабушкой, а по пути заглянуть в Северную Америку.
— Там живет один очень дорогой мне человек, — объяснил он.
— Давай, давай, вали. Гомиков бесы, наверно, не трогают, — заметил Кулио.
После этих слов Эльф отчаянно взъерошил волосы, разрыдался и пулей вылетел вон.
— Ты что творишь? — гневно обронил Самурай.
Кулио громко и четко послал его подальше. Самурай спокойно встал, посмотрел внимательно на всех поверх очков, поправил ножны…
И тихо вышел.
Братьев осталось пятеро.
Следующим свинтил Бюргер. Свой уход он толком объяснить не смог. Сбивчиво пробубнил, что Самурай так и не отдал ему пятьсот баксов, и, расшвыривая ботами пустые бутылки, исчез в московских сумерках.
Викинг и Киборг ушли вместе. Левая рука Кулио и правая.
— Если кому-нибудь тут все еще интересно, — сообщил Викинг напоследок, — мы будем продолжать сражаться. Мы уже договорились: по четным числам главным в нашем штурмовом миниподразделении будет Кибби, а по нечетным — я. Кулио, а ты… а ты, блин…
Бородатый детина не нашелся, как обозвать шефа, и обиженно замолчал.
— Вот, — сказал Киборг. — Возьми.
Он протянул едва не плачущему журналисту пейджер.
— Ты. Всегда. Найдешь. Меня. — объяснил Киборг. — Нажмешь. Кнопку. Большую. Серую.
Кулио, Степан и Куклюмбер остались втроем.
— Ну и? — Кулио выжидательно посмотрел на Степана с бобром покрасневшими глазами. — Вам что, нужно особо оскорбительное слово, чтоб вы умотали к чертям собачачьим?
— Жалкая скотина, — прошипел Куклюмбер. — Пошли, Стёпка! Пошли от этого гундоса подальше. Спорим, он сейчас налижется в сопли? А через час его пьяного бесы найдут и спустят в шлюзы! Стопудово!
— Но я… — начал Степан.
Куклюмбер с силой потянул журналиста к выходу, упираясь в пол хвостом.
— Пойдем! Мы организуем свое Братство, с покером и бобрихами. А этот… пусть сидит тут и жалеет себя.
— Я все еще верю в тебя, Кулио, — пробормотал Степан уже на пороге.
В горле стоял ком. Глаза журналиста были на мокром месте, и он постоянно моргал, чтобы не расплакаться от досады. Все его мечты рухнули в одночасье.
А Кулио сидел, уперев взгляд в стол, и молчал.
Он остался один.
Глава 19
Редко да метко
Через неделю после распада Братства Степан с Куклюмбером сидели на крыльце разгромленного тибетского особняка и закусывали ломтями вяленого мяса яка. Журналисту кусок в горло не лез. Он запивал кислючим морсом и постоянно морщился.
Из залы донесся хруст, и со стены внутри отвалился большой пласт треснувшей штукатурки. Даже после былых гулянок дом Братства не выглядел столь плачевно.
— Не надо было сюда идти, — нервно оглянулся бобер и перекинул из лапы в лапу небольшую динамитную шашку. — Зуб даю, здесь неспокойно. Возможно, даже засада. Глянь, как усадьбу разломали: Мох знал о местоположении штаба. Его прихвостни, поди, и разбомбили.
— Наверное, — уныло согласился Степан. Он устал и все еще волновался за маман. Накануне журналисту удалось дозвониться и коротко с ней переговорить, но волнения от этого меньше не стало. — В Багухармо наверняка есть выжившие. Вот бы у трактирщика чего-нибудь поесть спросить, кроме этого сушеного яка…
Степан с усилием проглотил нежующийся кусок мяса и пригубил морса.
Куклюмбер жестом попросил у него крынку и тоже приложился к кисленькому. Бесцеремонно утер морду жилеткой журналиста и проворчал:
— Я ночью сегодня на разведку ходил — глушняк. Трактир сгорел. Почти всю деревню под фундамент порушили! Монахи забаррикадировались в своих подземных огнеупорных кельях и никого не пускают. Хавка-то у них, быть может, есть, только она им самим нужна. Так что пей кислятину и жуй яка.
— Холодильник Фантика жалко, — сокрушенно проговорил Степан. — Открыть ведь наверняка не открыли, но украли. Варвары. Король расстроится.
Бобер промолчал. Постучал хвостом, допил морс и катнул пустую тару в заросли высокогорных лопухов.
Степан вспомнил, как помогал изгнанному королю расставлять хитрые охранные устройства вокруг его любимого бронехолодильника. Датчики движения, пирокапканы, мышеловки, силки… Судя по отработавшим капканам и разряженной растяжке с арбалетом, мародеры не ушли безнаказанно, но холодильник прихватили с собой. Даже разбросанные по периметру кухни обереги и накаляканные над дверью цветные мелками руны не спасли от адова войска, которое прошло по этим краям как саранча.
Журналист горько вздохнул и уронил голову.
— Э, боец, — встревожился бобер и дружески похлопал скисшего журналиста лапой по коленке. — Ты чего раскозявился тут мне, а? Запомни, молодой человек: выход — он всегда есть.
