Миг власти московского князя

утра маковой росинки не было, а гости незваные наверняка не голодными ко мне пожаловали. К тому же за едой да выпивкой засиделись бы до утра и ничего бы не реши­ли, а так время на сборы осталось».

Князь тяжело поднялся из?за стола и направился в опочивальню. Едва он открыл дверь, как увидел мет­нувшуюся к нему тень. Девушка быстрыми движени­ями помогла князю снять рубаху, а когда он уселся на край постели, стянула с него сапоги и застыла в ожи­дании.

— Ступай к себе, Меланья, — сказал он недоволь­но, отмахнувшись от девушки, как от назойливой му­хи, — не до тебя.

Девушка то ли поклонилась, то ли кивнула и не­слышно выскользнула за дверь.

Подложив руки под голову, князь уставился в пото­лок, собираясь еще раз обдумать, как будет действо­вать завтра, но в голову лезли какие?то посторонние мысли, и через некоторое время он уже пожалел, что выгнал Меланью.

Михаил Ярославич приметил крепкую, улыбчивую девушку еще во Владимире, где в великокняжеском тереме жилось ему привольно и сытно, и вот теперь вместе с другими работниками она приехала с ним в неведомую Москву.

Шли дни, а молодой московский правитель, озабо­ченный своими делами, кажется, вовсе забыл о Меланье. Она искала любую возможность, чтобы попасться ему на глаза — этим только вызвала насмешки немоло­дой стряпухи, с которой они устроились в подклети в одной тесной горенке, — а князь словно совсем не за­мечал ее.

Как подозревал Михаил Ярославич, вновь их свел Макар, который вспомнил о Меланье, заметив, как то­скует в одиночестве его покровитель. Не прошло еще и двух недель с той ночи, как она впервые появилась в княжеской опочивальне.

Случилось это после дружеского застолья, на кото­ром князь позволил себе выпить лишку и изрядно за­хмелел. Он даже не помнил, как очутился в своих па­латах, только там и пришел в себя, почувствовав, как чьи?то сильные руки ловко справляются с его непово­ротливым телом. Приоткрыв веки, он в полусумраке увидел знакомое девичье лицо, склонившееся над ним, и глаза, с любопытством уставившиеся на него. Князь словно очнулся, вмиг обхватил горячее податливое те­ло, что есть силы прижал его к своей груди и тут же подмял под себя. Меланья, кажется, только этого и ждала, и потом, когда Михаил Ярославич уже забыл­ся в сладком изнеможении, она, истосковавшаяся по его ласкам, все еще покрывала его лицо и тело жарки­ми поцелуями.

«Нет, не до ласк сегодня, завтра день важный, да и вставать уже скоро», — подумал князь, отгоняя блудливые мысли, и, повернувшись на бок, почти сра­зу уснул.

Отряд, которому предстояло отправиться на поис­ки бродней, собрался у княжеских палат еще затемно. Приехал в сопровождении двух холопов и посадник, от которого не отходил крепкий рыжебородый мужик, придерживавший под уздцы гнедую кобылу. Ожидали только князя, который не замедлил явиться. Попри­ветствовав всех с крыльца, он ловко вскочил в седло и направил своего любимого вороного коня к воротам.

В предрассветном сумраке отряд, сопровождаемый редким нестройным лаем собак, довольно быстро ми­новал посад, потревожив его обитателей, которые до­сматривали последние сны.

С интересом, словно видел впервые, князь всматри­вался в очертания домов, которые этой порой будто бы­ли погружены в жидкий молочный кисель и выгляде­ли как?то таинственно.

Наезженная дорога была лишь слегка припороше­на снегом, а вдали, там, куда направлялся князь со своими людьми, темнела рваная полоса приближаю­щегося с каждым шагом леса. Верхушки самых высо­ких деревьев, вытянувшихся, кажется, к самому небу, вот–вот должны были поймать первые лучи солнца, ко­ торое все никак не могло пробиться сквозь предутрен­ний туман.

Отряд двигался споро и в село, через которое проле­гала дорога, вошел как раз в тот момент, когда из?за макушек выкатился белый солнечный диск.

— Вот и Кучково, — услышал князь за спиной чей-то голос.

Московский правитель не предполагал, что бывшие владения знаменитых кучковичей находятся так близ­ко от города, и теперь недоверчиво оглядывался по сто­ронам.

— Слышал я, Василь Алексич, что у боярина Куч­ки были села большие и богатые, — обратился он к по­саднику, перехватив его взгляд, не в силах сдержать своего разочарования от увиденного жалкого зрелища.

— Когда–ж то было! Аж при Юрии Владимирови­че! С тех пор сколько воды утекло, сколько лет мину­ ло! Наверняка и до наших дней села бы простояли, так после Батыя–хана не одни они в прах обрати­лись, — пояснил собеседник и, увидев, как князь не­доверчиво покачал головой, добавил: — Правда, и на пепелищах людишки обустраиваются потихоньку, не уходят далеко от мест, предками нашими облюбо­ ванных. Видишь, дымки за рекой Неглинной, — вое­вода показал рукой налево, туда, где за скрытой под толщей льда и снега рекой, за реденькими рощицами, к небу тянулись тонкие серые полоски, — да и за этим Кучковым полем, за урочищем, там, впереди, куда мы путь держим, стоят села давно обжитые. Ты и сам, княже, увидишь, что они поболе этого будут. А здесь что, — скривил он лицо, — притулились людишки у дороги, вот и весь сказ.

В это время, миновав сельцо, казавшееся в эту ран­нюю пору вымершим, дорога подошла к самому лесу, и отряд, во главе которого рядом с сотником и двумя дружинниками ехал тот самый рыжебородый мужик, замедлил ход. Как только последний всадник скрылся за деревьями, сразу в нескольких дворах тихо скрип­нули едва приоткрытые ворота, из?за которых осто­рожные жители наблюдали за передвижением воору­женного отряда.

Кое?как стряхнув с себя снег, сорвавшийся с ветки от неловкого движения птицы, потревоженной людь­ми, князь кивнул собеседнику понимающе, прогово­рил тихо «да, да» и опять надолго замолчал. Посадник, с беспокойством воспринимавший княжеское молча­ние, к которому никак не мог привыкнуть, пытался угадать, что на этот раз оно означает, чем может обер­нуться, и в конце концов задумался о превратностях судьбы. Как ни странно, князь думал о том же.

«Вот ведь как Господь распорядился, — размыш­лял он, — приглянулись князю богатые владения Сте­пана Кучки, и сгинул род боярина, оставив по себе только имя. Окрестили не зря Юрия Владимировича Долгоруким, немало земель прибрал и здесь неплохой кус ухватил. Вот только плату за него пришлось пла­ тить сыну и роду его».

Князь Михаил вздохнул и, чтобы отвлечься от тя­желых мыслей, стал пристальнее вглядываться в лес­ную чащу. Однако он, видимо, слишком хорошо усво­ил уроки матери, не запамятовал ее рассказы о давно минувших днях. Вот и теперь, вспомнив некогда по­трясшую его воображение историю о смерти Андрея Юрьевича[45], сына Долгорукого, он снова погрузился в размышления о странных совпадениях и поворотах, которыми полна человеческая жизнь.

«Остается только дивиться тому, что не помогло христолюбивому князю от возмездия уйти и то, что же­нил его отец на Улите, дочери убитого боярина. Не спасли от кары небесной за грех отца ни злато, ни серебро, ни каменья драгоценные, коими Андрей украшал храмы, по своему велению возведенные. Эх, воевода; наверняка за мысли такие попенял бы, — князь живо представил хмурое лицо старого воина, — сказал бы, что не в отцовских грехах дело и кара не за них, сам, мол, не греши, зла людям не делай, и тогда они с доброй стороны откроются. Может, оно и так, но вот всегда ли за добро добром отвечают? Может, просто неискренним было то раскаяние, ежели Бог и его не спас, и всех трех сынов, что родила ему Улита, прибрал? Ведь даже младший, что один отца пережил, и тот потомства не оставил. Угла своего не имел, по чу­жим краям скитался, и новгородцы показали ему путь из своих владений, и Всеволод[46] племянника удела ли­шил, выгнал с Руси. Может, потому и носило Юрия[47] по землям разным, что ему суждено было за дела деда сполна ответить? Даже до грузинского княжества доб­рался, мать сказывала, что женился на тамошней ве­ликой княжне, и власть у нее не раз пытался отнять, но не удалось, так и сгинул в той дальней стороне, мо­гилы даже не оставив».

Неизвестно, куда бы завели князя воспоминания, но неожиданно ехавшие впереди остановились, и до него словно издалека донесся голос сотника.

— Вот здесь, Михаил Ярославич, ватага и ждала свою добычу, — говорил сотник, указывая обухом пле­ти на будто бы случайно упавшее дерево, перегородив­шее почти всю дорогу, и подступавшие к ней