Избранное. Проза. Мистерии. Поэзия

Это два блага в каком-то смысле почти одинаково драгоценные.
Спасение бесценно.
Но что это за спасение, если оно не свободно.
Как его назвать.
Мы хотим, чтобы спасение было заработано им самим.
Им самим, человеком. Добыто им самим.
В каком-то смысле шло от него самого. В этом секрет,
В этом тайна свободы человека.
Такова цена, которую мы назначаем за свободу человека.
Потому что Я Сам свободен, говорит Бог, и Я сотворил человека по образу и подобию Моему.
Такова тайна, таков секрет, такова цена
Всякой свободы.
Свобода этой твари есть прекраснейший на свете отблеск Свободы Творца.

[На коленях, свободно]

Когда узнаешь, что такое быть любимым свободно, теряешь вкус ко всякой покорности.
Когда узнаешь, что такое быть любимым свободными людьми, поклонение рабов уже не трогает.
Когда видел святого Людовика на коленях, больше не хочешь видеть
Рабов с Востока, простертых ниц,
Растянувшихся лицом вниз на земле. Быть любимым свободно,
Ничто столько не весит, ничто столько не стоит.
Это несомненно Мое величайшее изобретение.
Когда попробовал, что это такое
Быть любимым свободно,
Все остальное кажется просто покорностью.
Вот поэтому, говорит Бог, Мы так любим этих французов,
И любим их особо между всеми,
И они всегда будут Моими старшими сыновьями.
Свобода у них в крови. Все, что делают, они делают свободно.
Они меньше рабы и больше свободны даже в грехе,
Чем другие в подвигах. Через них Я попробовал.
Через них Я придумал. Через них я сотворил
Любовь свободных людей. Когда святой Людовик Меня любит, говорит Бог,
Я знаю, что он Меня любит.
Я знаю, что уж этот-то Меня любит, потому что он французский барон. Через них Я узнал,
Что такое быть любимым свободными людьми. Все падающие ниц
Не стоят хорошего честного коленопреклонения свободного человека. Вся покорность, все повиновение мира
Не стоят хорошей молитвы, честно коленопреклоненной, этих свободных людей. Вся покорность мира
Не стоит единого порыва
Хорошего честного порыва навстречу
Свободной любви. Когда святой Людовик Меня любит, говорит Бог, Я могу быть уверен, Я знаю, о чем речь. Это свободный человек, свободный барон из Иль-де-Франса. Когда святой Людовик Меня любит,
Я знаю, Я понимаю, что такое быть любимым.
(А это все). Конечно, он боится Бога.
Но это благородный страх, весь пропитанный, весь налитой,
Весь исполненный любви, как яблоко налито соком.
Это отнюдь не какой-то подлый, низкий, грязный страх,
Который сосет под ложечкой. Но великий, высокий, благородный страх,
Страх Меня огорчить, потому что он Меня любит, и Меня ослушаться, потому что он Меня любит.
И потому что он Меня любит, страх
Не понравиться
И любящий и любимый у меня на глазах. В этот благородный страх вовсе не проникает
Дурной страх и пагубная низкая трусость.
И когда он любит Меня, это правда. И когда он говорит, что любит Меня, это правда. И когда он говорит, что предпочел бы
Заразиться проказой, чем впасть в смертный грех (так он Меня любит), это правда.
С ним Я знаю, что это правда.
Правда не только то, что он это говорит. Правда, что это правда. Он это говорит не потому, что так надо.
Не потому, что так написано в книжках или ему так говорили. Он это говорит, потому что это так.
Он любит Меня так сильно. Он любит Меня так. Свободно. И доказательство, которое есть у Меня в том же племени,
Это что сир де Жуанвиль (которого Я все-таки очень люблю), другой французский барон,
Который, напротив, предпочел бы совершить тридцать смертных грехов, чем стать прокаженным,
(Тридцать, несчастный, словно не знает, что говорит)
И он тоже не стесняется говорить что думает,
То есть говорить обратное
Даже в присутствии такого великого короля
И такого великого святого,
Зная, что он именно такой,
То есть противоречить такому великому королю и такому великому святому. Свободное слово.
Того, кто не хочет идти на риск
Подхватить проказу скорее, чем впасть в смертельный грех
Для Меня подтверждает свободное слово того, кто предпочитает стать прокаженным,
Чем впасть в смертельный грех.
Если один говорит что думает, другой тоже говорит что думает.
Одно подтверждает другое.
Они не боятся противоречить даже королю, даже святому.
Но когда они говорят, ясно, что они говорят как есть.
И что они думают как говорят. И что они говорят что думают. Это одно и то же.
Чего не сделаешь, чтобы быть любимым такими людьми.
Рабство — это воздух, которым дышишь в тюрьме
И в комнате больного. Но свобода
Это свежий воздух, которым дышишь в красивой долине,
А еще лучше на склоне холма, а еще лучше на хорошо продуваемой вершине.
У чистого воздуха и свежего воздуха есть свой вкус,
Который делает людей сильнее, вкус здоровья,
Крепкого мужского здоровья, и рядом с ним всякий другой воздух кажется
Спертым, затхлым, болезнетворным.
Только у того, кто живет на свежем воздухе,
Загорелая кожа и глубокий взгляд и кровь его племени.