Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

любой) и в то же время – «столицу». Но есть и точно так же звучащее прилагательное: «главный», «большой», «капитальный»…

Вот Аксенов и уместил в заголовке несколько переводов, а значит, и смыслов.

Первый: «Смена столиц» – вот, дескать, жил в Москве, а теперь в Вашингтоне. Второй: «Капитальная смена», «Большая перемена» – не простое это дело из мира в мир переезжать и из жизни – в жизнь. Можно докопаться и до «Смены капитала» – мол, всё, чем владел, оставил, наживаю новое, но главное-то при мне – талант, дар Божий писать, творить, созидать.

Подготовка скриптов для радио – непростое дело. Но Аксенову оно далось легко. Ему было что сказать. Особенно тем, кто остался за «железным занавесом».

6

А там странная сложилась ситуация. Власть глушила и громила «вражьи голоса», а их аудитория росла. К 80-м годам «Свободу» слушали семь миллионов человек, Би-би-си – около пятнадцати, а «Голос Америки» – более тридцати. В 1984 году Политбюро ЦК КПСС и Совмин приняли секретное постановление о строительстве восемнадцати новых систем глушения. Готовились ставить «глушилки» во Вьетнаме и Сирии. Однако ж секретарь ЦК Егор Лигачев и новый председатель КГБ Виктор Чебриков в письме в ЦК от 25 сентября 1986 года сообщали: «Средствами дальней и ближней защиты… перекрываются регионы страны, в которых проживают около 100–130 млн человек». То есть западные станции могла слушать примерно половина жителей СССР.

Важное значение придавало советское начальство вольному эфиру. На карикатурах западные станции, вещавшие по-русски, часто изображали в виде обвивших антенны гадюк. И первой среди них была «Свобода». Ибо «вела оголтелую антисоветскую, антикоммунистическую пропаганду, прямо призывая к ликвидации советской власти». «Была частью… системы заговоров с целью ввести в заблуждение всякого, кто был готов слушать». «Лила потоки бессовестной лжи и низкой клеветы на СССР и страны социализма».

Доставалось и «Немецкой волне», Би-би-си, «Голосу Америки» и всем прочим.

Так считала власть. Что думали слушатели – тайна. Но что ни вечер, тысячи граждан настраивали приемники, заземляли на себя, тянули антенны под потолки, «ловя голоса».

Но глушили всё жестче, а агитировали агрессивнее. Потому что «существенно изменилось соотношение сил на мировой арене, – как сказал на июньском (1983 года) Пленуме ЦК КПСС Генсек Юрий Андропов. – Произошло небывалое обострение борьбы двух мировых общественных систем». Положение в хозяйстве и обществе, известное бывшему председателю КГБ, не оставляло сомнений: соревнование проиграно. Значит, надо усиливать агитацию. Пока «против Советского Союза, стран социализма ведется беспрецедентная по масштабам и оголтелости психологическая война», как сказано в материалах Пленума, надо вести ее не хуже. Любая точка зрения, не схожая с официальной, – вылазка врага. А зарубежные издания и радиостанции на русском языке – его тяжелая артиллерия.

«Радиоголоса, – пишет Большаков, – включились в 'психологическую войну' против стран социализма, не стесняясь даже использовать подстрекательские призывы разного рода 'отщепенцев' к борьбе с существующим в СССР… строем. Начиная с 1977 года 'Голос Америки', Би-би-си, 'Немецкая волна' стали всё чаще предоставлять им свои микрофоны…»

Это Большаков – об Аксенове и его друзьях, работавших и выступавших по радио. Чем чаще транслировались «произведения разного рода подонков, опубликованные путем 'самиздата' и переправленные на Запад», тем гуще наливались злобой красные воины тайной войны.

«Презренно их существование! – пишет об эмигрантах некто А.Балакирев в журнале «Крокодил». – Жалок и бесславен будет их закат». «Как самозабвенно заходился он у микрофона 'Свободы', – ехидствует он в адрес пожилого Виктора Некрасова. – И как же отблагодарил благословенный Запад своего панегириста? Семидесятилетний старик выброшен на улицу с пенсией, которая… в два раза ниже официального уровня бедности. Где вы теперь, Виктор Платонович? На каких шикарных пляжах собираете объедки?»

Ложь. Благодаря заботе коллег Некрасов не нуждался ни в чем.

Через несколько лет те, кого Большаков и Балакирев звали подонками, выйдут из тюрем и подполий, вернутся из ссылок и изгнаний, будут вновь признаны и прославлены. Их произведения начнут выходить массовыми тиражами. Но пока они «отщепенцы». В том числе и ведущий «Смены столиц». Вот такая «большая перемена».

Кстати, автор этого знаменитого сериала Георгий Садовников в середине 70-х написал прекрасную детскую повесть[194], где один из главных героев – странствующий слесарь-сантехник-мушкетер Базиль Аксенушкин – являет удивительные человеческие качества. Образ и имя этого персонажа – дань доброй дружбе Садовникова и Аксенова, который удивительным образом в середине 80-х являл подлинное мушкетерство в международном эфире.

Дома Аксенова помнили. Тысячи слушателей включали приемники, чтоб услышать его негромкое приветствие: добрый вечер, господа!..

7

О чем же и о ком он говорит?

О друзьях и недругах, об Америке и России, о демократии и тоталитаризме, о свободе и борьбе. Один из его радиогероев – Солженицын. Ему посвящена почтительная передача, в которой Аксенов вспомнил встречу Александра Исаевича и его мамы. Тогда Евгения Гинзбург рассказала сыну, как автор «Ивана Денисовича» спросил ее о возрасте, о самочувствии, много ли пишет… И тут же рассчитал, сколько ей следовало работать, сколько нужно было написать.

Аксенова поражало, какой жесткий счет предъявлял себе Солженицын. Сколь неумолим был его расчет и сурова самодисциплина.

Не в них ли истоки его замкнутости? Опасался человек соблазнов, не желал тратить на них время, когда поставил перед собой столько огромных задач.

– А что было бы, – спрашивает он, – получи Солженицын Ленинскую премию, на которую его выдвигали? Свободный разговор о прошлом вывел бы на чистую воду всех, кто был повязан грязными делами. Что, возможно, привело бы к большим переменам.

Одну из главных заслуг Солженицына Аксенов видит в том, что тот начал сводить на нет стилистику «оттепели» с «ее системой… кукишей в кармане». Его прямая и отважная речь делала намеки «неуместным вздором». Многих «детей 'Оттепели'» это пугало. Ну, и потом, всё-таки Солженицын-то почвенник, а нам- то ближе европейский путь России…

Да. И во многом Аксенов не согласен с Солженицыным. Он дивится: отчего тот не приял мартовскую революцию? Почему так чужда ему республика Россия? Ведь сам-то считал период с марта по октябрь 1917 года одним из самых многообещающих в истории страны. В этом мастера не сошлись. Да и во многом другом. И всё же, всё же Аксенов признателен своему оппоненту. За «светлую, самую чистую струю просвещенного русского патриотизма», за честность и отвагу.

При этом он абсолютно беспощаден к противникам другого рода – к литераторам, взявшим на себя страшную роль обличителей и доносчиков, тем, кто не только оправдывал репрессивную власть, но и прямо призывал ее к закланиям и казням.

Гнев страны в одном рокочет слове,
Я произношу его – расстрел! —

писал в пору процессов над «врагами народа» поэт Виктор Гусев. –

Расстрелять предателей Отчизны,
Порешивших Родину сгубить!
Расстрелять во имя нашей жизни!
И во имя счастья истребить!

Ведь это ж он отца Аксенова истребить требовал! И тысячи других несчастных. Да. Они были «красными». И нередко сами обрекали людей на муки и смерть. И пали от рук «красных» же. Но Аксенову неважен их цвет и мера вины. Ему мерзок рифмованный зов к убийству.

И в то же время он необъективен. Прежде всего – по отношению к своему любимцу Маяковскому. Который хоть и не требовал расстрелов, но восхвалял «солдат Дзержинского»[195], требовал: «бери врага, секретчики[196], и крой – КРО![197]», агитировал (почти по-гусевски): «виновного хотя б возьмут мишенью тира…»[198] Не случайно Бунин назвал