Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

type='note' l:href='#n228'>[228], из крепостных евреев князей Милославских».

Всё это тяготит Аксенова. Да и дела в Штатах складываются не так блестяще, как хотелось.

7

Порой в периодике появлялись тексты отнюдь не дружественные. В июле 1985 года в журнале Commentary вышла статья американской писательницы Фернанды Эберстадт «Вон из ящика и – на Запад»[229]. И посвящена она была активно тогда издававшимся на Западе русским прозаикам. И жителей СССР, и изгнанников объединила под маркой «советские», означавшей не убеждения или образ жизни, а географическую идентификацию. Конечно, Фернанда понимала разницу, но не могла или не хотела покидать круг привычных понятий, в котором отсутствует «американец-политэмигрант». Так, для Фернанды и член СП Юрий Трифонов, и покинувший СП Василий Аксенов – оба soviets – советские.

И все (почти) дрянные. Вынув из ящиков столов напиханные туда «непроходные» в Союзе рукописи, они притащили их на книжный рынок Запада. А здесь и без них от текстов тесно. И еще, подумайте: как же это так – Россия подарила миру великую литературу, в СССР выходят сотни журналов, сборников, романов – а этих не печатают. Почему если их не хотят дома, то нужно издавать у нас? Что у них есть интересного для нашего читателя? Пусть они там у себя трижды Солы Беллоу и Грэмы Грины, кому здесь нужны эти «ренегаты- коммунисты», «гедонисты – дети 'Оттепели'» и «религиозные ортодоксы, чуждые и коммунизму и Западу»? Они и пишут не то. И не так. И не про то. И живут неправильно.

Вот, скажем, Аксенов. Шпана. Анархиствующий сластолюбец. Советская власть его и так холила, и этак лелеяла, своего «официального бунтаря». Порой за дерзости ему делали внушения, но потом прощали и всё разрешали. А он то бузил, то каялся. А вообще, он, типа, советский Норман Мейлер (вообразивший себя Хемингуэем) – любитель спорта, джаза, водки и баб.

И – он сюрреалист. Переводчики не знают, что делать с «Затоваренной бочкотарой» (Surplussed Barrelware). В ее английской версии объем справочных сносок едва не превосходит сам текст! А читатель вряд ли найдет там что-либо кроме «литературных эхо», каламбуров и аллюзий.

Или вот роман «Ожог». Биография какого-то алкоголика и эротомана. Кого и чему она может научить, «несмотря на энергичность повествования, красочность описаний и хороший стиль», если «в роли основных метафор иллюзорных свобод выступают секс, наркотики и алкоголь», а «герои-свободолюбцы – понтовые блядуны и дорогие шлюхи»?

«К чему Аксенов ни притронется, – сетует Фернанда, – он все превращает в какую-то пакость: выпивку – в похмельный бред, секс – в разврат. У него и хирург у своего стола пахнет 'московским плейбойским букетом: коньяком 'Реми Мартен', одеколоном 'Ярдли', сигаретами 'Кент', спермой и женской секрецией». Если изъять из «Ожога» мат, там «мало что останется, кроме 'Ронсонов', 'Фольксвагенов', виски 'Джонни Уокер Блэк Лейбл' и одежек от Кардена».

Но даже такие русские – патриоты. А американец Патрик Тандерджет – нет. Он клеймит Америку позором, а ее флаг обзывает «заблеванной простыней». Где это слыхано?

Теперь Аксенов сибаритствует в Вашингтоне, гребя бабло за ругань на нашу культуру. Жаль, что Советы, «пожирая своих детей, изрыгают их» на наши лужайки. Ясно, почему в СССР его двадцать лет терпели, издавая и позволяя кататься по миру, но всё же выгнали. Достал!

И все они друг дружки стоят. И еще лезут в наши издательства! Ладно б сидели в эмигрантском гетто, издавались бы для своих, а то туда же – в Random House.

Такова вкратце статья Фернанды.

Понятно, она возмутила русских сочинителей в изгнании.

Максимов послал в Commentary письмо. В нем, уходя от дискуссии об Аксенове-писателе, утверждал: он «один из самых порядочных и стойких представителей нашего литературного поколения». Да, его покупали, но так и не подогнали его дар под советский ранжир. Восстав, он потерял больше других. «Если, – пишет Максимов, – это сделает Евтушенко… я первым подам ему руку». Что же до книжного бизнеса, то: «мы, воспитанные на вдохновенных примерах Вульфа, Фолкнера и Фитцджеральда… стали свидетелями превращения великой американской прозы в базар саморекламы и вульгарной подгонки под вкусы публики».

Написал в редакцию и Алексей Цветков[230]. Перечислив ошибки Эберстадт (назвала Есенина символистом и вообще напутала), он заявил, что она не вполне готова к писанию таких статей.

Copmmentary напечатал оба письма, но Фернанда от ответа уклонилась.

Аксенову не было плевать на писания о себе. Он берег репутацию, ценил свой труд, любил свои книги. Он был разгневан и подозревал: писулька заказная. Об этом говорит фрагмент письма в Москву: «Берут 20 -летнюю американскую сикуху и под ее именем просовывают в местный журнал такую посконную мразь, которая этой сикухе и присниться не могла, если только она не спала с 10 лет с кем-нибудь из наших титанешти».

В книге «Американская кириллица», в главе «Гнев Фернанды», он пишет, что в статье «много неправды, которую можно отнести и за счет хорошо мне ведомых 'русских консультантов' Эберстадт (она была студенткой в классе Бродского), а можно, впрочем, оставить и на ее совести». Кстати, Фернанда издала в Commentary заметки о визите в Союз. Страну ей показали с наилучшей стороны. Шел 1984-й.

8

Здесь уместно вернуться на шаг-полтора назад, чтобы подготовиться к переходу в новую эпоху и понять, что на какое-то время определило подход Аксенова к будущим переменам в СССР и к американо- советским отношениям.

Начнем с эксперимента польской «Солидарности» и жестокого подавления народного движения чиновно-милитаристской реакцией.

В 1982 году – в первые же дни военного положения в Польше он выступил с призывом «Помогите полякам»:

«Польский народ нуждается в немедленной помощи.

Военно-полицейский переворот… грозит отбросить страну на многие годы в прошлое – в фашистскую диктатуру сталинского типа.

Много месяцев польские рабочие, крестьяне, интеллигенция и духовенство защищали свои гражданские права и свободы… сопротивляясь темным силам партократии, которые довели их страну до полной разрухи. Сегодня тысячи патриотов арестовывают и избивают. В городах правят автоматы и дубинки, уже пролилась кровь многих людей.

В Польше решается судьба не только ее многострадального народа, но, как и в 1939 году, решается судьба Европы и всего человечества. Поляки, как это часто бывало прежде, борются за свою и за нашу свободу.

Мы призываем правительства всех стран, членов ООН… мы призываем всех людей доброй воли: ПОМОГИТЕ ПОЛЯКАМ. Примите все возможные дипломатические и общественные меры. Еще не слишком поздно. Всё еще можно с помощью экономических и политических санкций, посредством постоянного гражданского действия остановить эту новую атаку тоталитаризма, усиливающую угрозу военной катастрофы.

Василий Аксенов, Ефим Эткинд, Петр Григоренко, Зинаида Григоренко, Лев Копелев, Павел Литвинов, Майя Литвинова, Михайло Михайлов, Карл Р. Проффер, Элендея Проффер, Андрей Синявский, Борис Шрагин и другие».

СМИ, в том числе New York Review of Books, опубликовали воззвание 4 февраля 1982 года.

Взятие военными власти в Польше стало для Аксенова бедой. Полицейская неумолимость спецназа, разгон забастовок, аресты лидеров уже, казалось, победившей оппозиции звучат для писателя похоронным маршем надеждам.

Над ним опять парят стальные птицы Войцех Ярузельский и Юрий Андропов.

И это – во-вторых. В 1983-м он почти не видит перспектив позитивного развития на востоке. В августе,