немедленно захныкал.
«Шестеро детей и родители… Где же они спят? А где Аделаиде делает уроки? Даже книжных полок нет… Да и книжек тоже», — подумала Элиза.
Ей хотелось пить. Однако, оглядевшись, она не увидела раковины. Двери в ванную тоже не было. «Где же они моются? Где делают свои дела?» Но спросить она, конечно, не решалась. Но ей не пришлось слишком долго ждать, когда эта тайна будет раскрыта.
Девочка лет семи, очень похожая на Аделаиде, но с двумя длинными белобрысыми косами, вбежала в дом и, не поздоровавшись, молча остановилась у двери; она схватила за медное кольцо и приподняла каменную плиту, закрывавшую яму в полу. Потом спустила трусы и села на корточки над ямой.
— Лучана! Чтоб тебе пусто было! Занавеску хотя бы закрой, бесстыдница! — закричала Аделаиде и спрятала сестру за старой простыней, натянутой на проволоку. — Вот выскочит крыса из ямы и укусит тебя за задницу!
— Правда крыса может вылезти? — испугалась Розальба.
— Если не закрывать крышку…
Аделаиде взяла ведро воды, стоявшее рядом с плитой, и вылила его в яму.
— Ну вот, придется опять идти за водой… — вздохнула она.
— Мы тебя проводим, — предложила Розальба.
По дороге Аделаиде рассказала им, что Иоланда тоже не болеет. Она уехала в деревню — помогать бабушке печь пирожные к празднику.
На обратном пути, неся в руке большое цинковое ведро, больно бьющее по ногам и выплевывавшее ледяную воду на ботинки и чулки, Элиза вспоминала слова учительницы: «Матерчатая салфетка. Хорошее мыло. Вы должны блестеть как новенькие монетки».
Глава третья,
в которой Розальба угощает
Дома они застали всех братьев и сестер Аделаиде, один другого грязнее и оборваннее, которые, прослышав о гостях, поджидали их, выстроившись на ступеньках. Они знали, что это те самые девочки, которые подарили их сестре необыкновенные рождественские подарки, и ждали от их прихода невесть каких чудес.
Младшие тут же принялись своими грязными ручонками обшаривать карманы гостей. Четырехлетняя Лоренцина в восторге гладила меховой воротник Розальбиного пальто и приговаривала «мяу-мяу».
— Эй! Чего встали? Идите играйте. Кыш! Кыш! — кричала Аделаиде, сгоняя их со ступенек.
— Мы есть хотим! — заныла бесстыдница Лучана.
— Да! Есть! Покорми нас! — попросил другой.
— Только смотрите, если я покормлю вас сейчас, на ужин ничего не останется, — предупредила старшая сестра.
— Мы сейчас хотим есть! — закричали дети.
— Ну хорошо! Все за стол! — скомандовала Аделаиде.
Потом любезно обратилась к подругам:
— Вы тоже располагайтесь. Проходите, пожалуйста.
— Нет, спасибо. Мы уже перекусили у Приски, — поспешно сказала Розальба, которой совсем не хотелось сидеть в этой грязи. — Занимайся детьми. Мы подождем на улице.
Элиза пихнула ее в бок. Пусть в этом полутемном вонючем подвале можно задохнуться, но это все- таки Аделаидин дом, и так вести себя невежливо.
Так что они вошли, сели на краешек кровати и стали смотреть, как Аделаиде управляется со своим зоопарком.
Обед или ранний ужин состоял из холодных макарон с засохшей томатной пастой, от одного только взгляда на которую делалось дурно. Еще детям досталось по треугольному сырку в фольге и по полстакана молока. Аделаиде резала хлеб, ловко орудуя длиннющим острым ножом.
Лучана, разделавшись со своей порцией, протянула тарелку к кастрюле, где осталось немного макарон.
— Нет. Это для мамы, когда она вернется. Попробуйте только тронуть их — убью, — строго сказала Аделаиде. Она накрыла кастрюлю тарелкой и заперла в буфете.
«Сама она к еде не притронулась, а оставшихся макарон на двоих слишком мало, — подумала Элиза. — Или даже на троих?»
— А где твой отец? — спросила она Аделаиде.
— Папа эмигрировал в Германию. Сначала он работал в шахте и каждый месяц присылал нам деньги. Но теперь шахта обвалилась. Он остался жив, в отличие от других, но новую работу пока не нашел и ничего нам не посылает.
Розальбе пришла в голову неожиданная идея.
— Ты можешь сгонять с нами в центр на полчасика?
— Ну, если Лучана присмотрит за детьми…
Но Лучана совершенно не собиралась оказывать ей такую услугу:
— Ты старшая! Мама сказала…
— Мы принесем тебе леденцы, — пообещала Розальба.
— И шоколадку, — стала торговаться эта соплячка.
— И халву! — заверещали остальные.
— Если будете хорошо себя вести, получите леденцы, шоколадку и халву, — пообещала Розальба.
Элиза вопросительно посмотрела на нее. У них же денег нет!
— У меня же открытый счет в кондитерской Манна! — шепнула ей Розальба. — Идем!
— Я тоже хочу с вами! — захныкала Лучана, которая услышала слово «кондитерская». — Я боюсь оставаться одна с детьми!
— Ну хорошо! С детьми посидишь ты, Элиза, — распорядилась Розальба, которая уже не могла отказаться от своей затеи. — Мы вернемся самое позднее через полчаса.
Аделаиде и Лучана оробели от всего этого света и блеска. В кондитерской было людно: синьоры пили аперитив у стойки, а дамы, в основном пожилые, потягивали горячий шоколад или чай за круглыми мраморными столиками.
Сначала Розальба просто хотела накупить сладостей и унести с собой, сказав, что это для мамы. Но уже в кондитерской она подумала, что Аделаиде и Лучана никогда не ели за столиками и наверняка им это страшно понравится.
Не замечая смущения девочек, на которых удивленно и презрительно поглядывали официанты, Розальба потащила их в самую середину зала, усадила за столик под хрустальной люстрой и непринужденно заказала:
— Три горячих шоколада со взбитыми сливками и тарелку пирожных.
Синьор Кардано — все-таки очень уважаемый клиент, и Розальба тут завсегдатай. Поэтому ее обслужили по всем правилам, хотя хозяин кондитерской не спускал глаз с ее подруг, боясь, что они своей грязной одеждой и заляпанными башмаками испачкают его драгоценные кресла, обитые светло-зеленым атласом.
Аделаиде не понимала, как Розальба осмеливается заказывать все это добро, не расплачиваясь. Конечно, она тоже часто покупала в кредит. Но тогда бакалейщик обращался с ней очень грубо, обслуживал последней и никогда не давал больше полкило макарон за раз. А тут Розальба все заказывала и заказывала новые пирожные, как только они опустошали тарелки, и никто из официантов не кричал на нее и не говорил «Ну все хватит».
Розальба с удивлением наблюдала за своими гостьями, которые все ели и ели и не могли
