задерживать контрабандистов. Симачкова и Невоструева начальник заставы посылал на самые опасные задания. Они часто, сменяя друг друга, охраняли бойкое место у соленого озера.
Подходили к концу уже третьи сутки, как Симачков с красноармейцами находился на посту. Утром к ним должна была приехать смена — наряд Невоструева. Спокойно прошли три ночи, наступала четвертая. Оставив одного пограничника на посту, Симачков с двумя другими выехал охранять подступы к ущельям.
Медленно ехали пограничники по дозорной тропе, часто останавливались, смотрели, слушали, не стукнет ли копыто о камень, не звякнут ли удила, не фыркнет ли конь. Нет, все спокойно. Медленно уходила ночь. Хотелось курить. Но вот постепенно начало сереть небо, прозрачными становились звезды, вот уже совсем посветлело. Симачков достал кисет.
— Что-то гости не жалуют, скучновато.
Дозор вернулся на пост, а отдыхавший ночью пограничник, быстро позавтракав подогретыми консервами, поднялся на небольшую сопку, возвышавшуюся недалеко от поста, чтобы наблюдать за ущельями и долиной.
Только успели раздеться Симачков, Макарин и Василенко, только принялись за консервы, как в комнату вбежал запыхавшийся наблюдатель.
— Товарищ командир отделения, банда! Шесть человек из тыла. Быстро движутся!
— Скачи на заставу, — понимающе кивнул Симачков взволнованному красноармейцу. — Остальные — по коням!
Командир отделения, как всегда, не повел людей на след. То крупной рысью, то галопом скакали они по низинам наперерез банде. Сейчас главным для пограничников было опередить нарушителей, раньше их попасть в ущелье. Они торопили коней. Вот уже первое ущелье. Ни следов, ни всадников.
— По второму пойдут, надо успеть к муллушкам раньше, — заключил Симачков и повел людей по крутой тропе.
Тропа эта шла по лесу через невысокую гору и выходила к полуразвалившимся глинобитным надгробным памятникам, называемым в народе муллушками; пограничники всегда под прикрытием кустов и деревьев выдвигались, опережая басмачей, к развалинам и устраивали засаду. Муллушки были в центре небольшой ровной поляны, чистой, поросшей невысокой травой. Басмачи, выезжая на поляну, попадали под пули красноармейцев. Обойти развалины басмачи тоже не могли: пришлось бы карабкаться почти по отвесным склонам, которые простреливались от развалин из винтовок и пулеметов. Ни одной банде здесь еще не удавалось пройти, если путь ей успевали перерезать пограничники.
Симачков торопился, чтобы успеть к муллушкам раньше банды. На поляну выскочили одновременно и пограничники, и бандиты. Пограничникам было ближе до развалин, и они пустили коней галопом, надеясь опередить басмачей. Врезались и басмаческие камчи в крупы лошадей, те рванулись, но тут же один из басмачей крикнул: «Не успеем!», осадил коня, спрыгнул с него и вскинул винтовку. Прозвучал выстрел, потом второй, третий, и вот уже все шестеро стреляют по скачущим к развалинам пограничникам. А те, склонившись на потные шеи коней, неслись к укрытию. Уже оставалось двести, сто метров… И тут скакавший впереди Симачков вздрогнул и стал сползать с седла, но удержался, обхватив руками шею коня. Лошадь, почувствовав, что с хозяином случилось несчастье, остановилась и начала ложиться, один из красноармейцев проскакал без остановки до развалин и начал стрелять по басмачам, а второй, придержав коня, положил его и, пригнувшись, подбежал к командиру, чтобы помочь.
— К муллушкам бегом. Отбейте басмачей, — слабым, но властным голосом приказал Симачков.
Пограничник, оставив лежащего коня на поляне, побежал к укрытию. Но не успел пробежать и пятидесяти метров, как басмачи, понявшие, что теперь им не пробиться по этому ущелью, вскочили в седла и скрылись в лесу.
Василенко и Макарин вернулись к командиру отделения.
— На коней и назад в первое ущелье! Они там пойдут. Не пропускайте. Преследуйте потом по долине, — вновь приказал Симачков.
— Но вы же…
— Что я? Дотерплю, пока с заставы подъедут. На коней!
Симачков неподвижно лежал, подогнув к груди колени и крепко стиснув зубы, чтобы не стонать от боли в животе, то тупой, легкой, то острой, нестерпимой. Он лежал и смотрел на своего любимого коня, который вскочил и проскакал было несколько метров за Макариным и Василенко, но потом вернулся, остановился рядом с хозяином, постоял немного и лег. «Не оставит в беде!» — думал он о своей лошади, он даже хотел сказать: «Не горюй, милый, повоюем еще», однако молчал. Ему казалось, что если он разожмет зубы, то не сможет потом уже так терпеливо переносить боль, потеряет сознание, а этого он не хотел. По его предположению, с заставы должна подъехать помощь примерно через час, и ему нужно было продержаться этот час, чтобы доложить обстановку. Гимнастерка его прилипла к животу, но он чувствовал, что кровь больше не идет из раны; это немного успокаивало его, давало больше силы, переносить боль.
Минут через десять в первом ущелье началась стрельба. «Успели хлопцы, не пройдет банда, — подумал Симачков. — А дальше комендатура перекроет».
Стрельба прекратилась. Остались тишина, нарушаемая спокойным дыханием лошади, и боль в животе.
Поляну осветило солнце. Стало жарко, как-то сразу пересохли губы, сильно захотелось пить. Хотя бы глоток воды. Откуда-то прилетела большая зеленая муха и стала кружиться над вспотевшим лицом, все время намереваясь сесть на губы. Симачков медленным движением (от резких боль усиливалась) отгонял муху, но она продолжала назойливо жужжать возле рта. Это начало раздражать Симачкова, особенно раздражало сознание того, что он не может с ней ничего сделать.
Медленно шло время. Прошло, как казалось раненому, минут двадцать. Еще сорок минут — много. Надо терпеть, надо ждать. Но Симачков ошибался, настраивая себя на длительное ожидание. Посланный им на заставу красноармеец встретил на полдороге смену, Невоструева с тремя красноармейцами и комотрядовцем Манапом Кочукбаевым, сообщил им о появлении банды и поскакал дальше, а группа Невоструева галопом понеслась к ущельям. Они были уже совсем близко. Через несколько минут пограничники спешились возле раненого Симачкова.
— Куда тебя? — нагнулся над своим другом Невоструев.
— Пить, Федор, пить, — с трудом разжал зубы Симачков. — Муху отгони.
Невоструев торопился к муллушкам помочь товарищам. Но когда подскакал ближе и не услышал стрельбы, то понял, что опоздал и что наряд Симачкова уже отбил банду и преследует ее по долине. Он подумал, что, может быть, не стоит заезжать в ущелье, чтобы не терять зря времени, но потом решил все же проскочить до ущелья и прочитать оставленное там сообщение (пограничники всегда оставляли записку в условленном месте) о ходе боя и дальнейших действиях. Теперь он был рад, что заехал сюда, что может помочь своему другу, напоить его, перебинтовать и отвезти в комендатуру в санчасть. Он сам готов был нести его на руках до самой комендатуры, но понимал, что сделать этого не сможет, — надо преследовать банду. Поэтому снял с себя гимнастерку и отдал ее одному из красноармейцев.
— Сделайте носилки. Вдвоем повезете, — потом повернулся к Кочукбаеву. — Веди на перехват банде.
Он нагнулся к раненому: «Прости, что оставляю, но сам знаешь — надо».
— Догоняй их. Отлежусь — повоюем еще.
Кочукбаев, хорошо знающий местность, провел пограничников коротким путем. Они подоспели вовремя. Банда, наткнувшись на засаду, которую устроил Самохин, подмяв комотрядовцев, повернула обратно, но путь отступления ей преградили Макарин, Василенко и Невоструев со своей группой.
Когда банда была уничтожена, Самохин поблагодарил Кочукбаева и других комотрядовцев за помощь, а у Невоструева спросил, почему тот в одной майке и где его гимнастерка.
— Симачкова на ней везут в комендатуру.
— Что с ним?
— Ранили. В живот. В памяти, но плохой.
Оставленные Невоструевым пограничники, срубив клинками два ровных деревца, продели их через рукава двух гимнастерок. Примитивные, но крепкие носилки привязали к седлам двух лошадей, вставив
