кричит:
— Выходь!
И вышел к ней черт.
Запрягла она черта, погнала его на вырубку, на пни, и пахал он там до самого полдня. В полдень пошла бабка на мельницу обедать, а его так в упряжи и оставила.
Стоит он, стоит, а тут идет из лесу мужик с хворостом. Мужик был бедный, дров купить ему не на что было, так он хворост собирал. Черт ему и говорит:
— Запрягись, потягай плуг вместо меня. Не будешь больше за хворостом бегать, я тебе кучу денег дам, поле купишь.
Подумал мужик и говорит:
— Давай!
Вылез черт из упряжи, мужика запряг, а сам бегом па сенокос, к девкам, чтобы косточки расправить. Эта бабка его здорово уходила кнутом-то железным!
Вот пришла бабка с обеда, давай дальше пахать. Мужик дерг плуг— ан ни с места. А бабка его — кнутом! Железным.
Заорал мужик: помогите, мол, спасите!
А ведьма и молвит:
— Что-то ты до обеда не вопил, дружочек! Будешь запруду портить?
— Не буду! — кричит мужик. — Да я сюда ни ногой!
А черт издали мужиковы вопли слушает, по сену со смеху катается.
Выпрягла бабка мужика.
— Ступай, — говорит.
И ушла на мельницу. Вылез черт из сена, говорит мужику:
— Пошли в лес.
Пошли они в лес, и черт дал там мужику кучу денег Больше он за хворостом в лес не бегал. Черт запруду портить бросил, а бабке мельник меру муки отсыпал.
ЛЕГЕНДЫ, ПРЕДАНИЯ И ПОВЕРЬЯ
ВЕДЬМИНСКИЙ ШАБАШ
У одной помещицы на фольварке была скотница, она же всей челяди начальница. Скотница эта была ведьма, только о том никто не догадывался. Каждый четверг на новолунье она о полуночи натирала себе подмышки можжевеловой мазью, садилась на кочергу, словно верхом на коня, и отправлялась на Лысую гору веселиться с чертями. А под утро возвращалась, как ни в чем не бывало, бралась за работу. Помещица была очень довольна этой бабой: коровы молока давали помногу, и телята у ней росли хорошо.
Среди дворовой челяди, за которой присматривала ведьма, был один батрак посмелей прочих, спознался он с ней и как-то раз углядел, что она ночью пропадает. Любопытно ему стало, куда же это она девается. И вот в четверг на новолунье пришел он к ней вечерком и притворился, что заснул. А она, думая, что дружок спит, постучала в полночь три раза о печь и заклинание пробормотала. Выехал из печи горшок с мазью, она ею подмышки помазала, схватила кочергу и вылетела в окошко. Батрак смекнул, что к чему, три раза постучал о печь и сказал те же слова. И к нему горшок выехал, намазал он мазью подмышки, схватил пест и — фр-р-р! — за нею в окно.
Прилетел на Лысую гору, а там — веселье вовсю, ведьмы с чертями танцуют, и все разодеты, словно прекрасные паны и пани. Столы заставлены серебром и золотом, и полно на них всякой еды и питья. Черти гостя потчуют, ведьмы с ним любезничают, наелся, напился он до отвала. И вот подошел шабаш к концу, пора им домой ехать, кони их стоят в стойлах сытые. Вышел самый старший черт, каждому из гостей подал красную шапку да велел не снимать ее с головы, пока дома не окажутся. Только надели гости те красные колпаки — мигом оказались дома, а кони их опять превратились в песты, кочерги да метлы. Батрак со скотницей тоже до дому добрались благополучно и с утра за работу принялись. Батрак, однако, не удержался и давай похваляться перед другими, где был, что видел и что слышал. Особенно расписывал, как их там угощали, что за выпивка была и какая закуска. Но вся челядь над ним посмеялась, никто ему не поверил.
В следующий четверг на новолунье он опять за скотницей потянулся на дьявольское веселье. Опять гулянка пошла, а батрак и думает: «Теперь-то я не оплошаю. Мало поесть да попить, надо что-нибудь и с собой прихватить». С толком выбирал: тащил не то, что под руку попало, а одно серебро да золото — стаканы, ложки, ножи.
Наутро стал он похваляться вдвое против прежнего, а в доказательство решил показать, что наворовал. Вывернул карманы, а там вместо серебра да золота — рога, копыта да когти. Выбросил в сердцах все это, все вокруг от смеха надрываются, а его тут как затошнит! Всего наизнанку вывернуло, дерьмо вонючее изо рта полезло, даже смотреть противно.
Побежал он к ведьме, давай ее ругать, а она хлесть его по морде и говорит:
— Дурень, чего плетешь! Мы то? же едим и пьем, что и все.
Обозлился батрак, пошел к ксендзу и рассказал ему, что баба эта — ведьма.
Баба сообразила, чем дело пахнет, сама прибежала и ксендзу, попросилась к исповеди: мол, решила повиниться и от ведьминства отрекается.
Ксендз был молодой, любопытный до всех мирских дел, вот он и говорит бабе:
— Погоди отрекаться-то. Дай и мне той мази, я туда с тобой разок слетаю.
— Хорошо, — говорит баба, — коли так, то пан ксендз, приготовьтесь, заедут за вами кони с повозкой, вы в них и садитесь.
Дала ксендзу мази, и в четверг на новолунье о полуночи завернули за ним кони с повозкой. Сел он в повозку, едет, а баба следом на кочерге. И учит его, чтобы не снимал он до возвращения той красной шапки, что дадут ему на Лысой горе. Понравилась ксендзу тамошняя гулянка. Много раз он там побывал и всегда возвращался благополучно, не снимая шапки по пути. Но однажды ввело его в искушение и сдернул он колпак, сидя в повозке. И тут же вышвырнуло его из повозки, и оказался он во Франции, где перец и виноград растут, у одного купца в винном подвале между бочками. Смотрит — а он в чем мать родила. Кругом люди ходят, а ему и нос высунуть стыдно. Долго он там прятался за бочками, как мышь, — только по ночам выползал оттуда и ел, что под руку попадало: миндаль, изюм, фиги — и вином запивал, его-то вдосталь было. И на его счастье зашли как-то в подвал ксендзы вино покупать. Обрадовался он, мол, свои братья, спасут. Вылез из-за бочки и говорит по-латыни:
— Frater[5], спаси!
Ну, договорились они. Узнал от них ксендз, что до его приходской церкви отсюда триста миль — за голову схватился. А те ксендзы дали ему одежду и увели с собой в тамошний монастырь. Ссудили деньгами на дорогу и отправили домой. Три месяца он домой добирался, и как только оказался в своем приходе, первым делом спросил про ту ведьму. Велел ее схватить и спалить на костре.
Связали бабу, кинули в костер, она и завопила:
— Рокита, спасай!
И дьявол ее с костра сбросил.
Три раза так повторялось, пока ксендз не догадался окропить огонь святой водой и осенить его крестным знамением. Тут уж дьявол отступился, и ведьма дотла сгорела на костре.
БЕРУ, ДА НЕ ВСЕ
На май, на первое число, как стало светать, прошла по полю ведьма, росу в юбку собирала. А конюх в ночное коней выводил, там неподалеку в поле и ночевал. Увидел он ведьму и подслушал ее тайное слово: «Беру, да не все».
Снял он с одного коня уздечку, пошел за ведьмой следом, идет и приговаривает:
— Беру, да не все! Беру, да не все!
Привел потом коней домой, уздечку на стену повесил, а с нее молоко как хлынет — весь двор залило!
ЖЕНИХ С ТОГО СВЕТА
В Студенце в хате возле самого леса жила бобылка. Не было у ней ни земли, ни имущества, на заработки она не ходила, а жила припеваючи, сладко пила, вкусно ела. Шли к ней люди издалека: и от Жешува, и от Тарнува, и со всей Польши, а она давала им избавление от всяких жизненных невзгод.
На успенье приехала к той бобылке одна важная дама из-под Люблина. Коней, карету да кучера в корчме оставила, а сама к ней пешком пошла. Дама высокая, тощая, а на личико красивая, вся в черном, только в белый платочек кутается. Вошла она к бобылке, поклонилась и говорит:
— Был у меня кавалер, красавец писаный, я его больше жизни любила, сызмальства мы друг дружку знали, ни на час не забывали. Настало наше времечко, собирались мы пожениться, да пошел мой милый на войну добровольцем и не вернулся. Товарищи его по-разному говорят: то ли убили его, то ли на каторгу увезли. А я, горемычная, два года его жду. И не знаю, несчастная, что мне делать: то ли еще ждать, то ли выйти за кого другого. Уж вы многим порадели, порадейте же и мне в горький мой час, а я вам две сотни серебром заплачу. Бог — свидетель, я издалека приехала, у нас там таких, как вы, мудрых людей нету.
Бобылка в ответ толкует:
— Для такого дела потребуется недели две. И все это время должны вы непременно находиться при мне и делать только то, что я вам скажу. Найдется ваш кавалер, даже если черт его в самое пекло упрятал. Уж вы к тем двум сотням прибавьте, и давайте-ка за дело. Нынче-то как раз полнолуние.
Дама согласилась, кучера домой отослала, а сама остались. Повела ее бобылка в лес по грибы, набрали они по ее указке всяких грибов: и желтых, и красных, и черных, и серых — и вернулись еще засветло. В самую полночь велела ей бобылка раздеться донага, накрыла ее полосатым рядном, посадила на трехногий стульчик и велела на луну глядеть, не отводя глаз. А сама бормотала, бормотала, три раза чего-то повторила и дала ей выпить какой-то погани из зеленой чашки. Та и уснула, проспала всю ночь и весь день до вечера. «Проба удачная», — сказала бобылка и начала ее купать. Три ночи в отваре от
