выходит, что скулить-то нечего. Сашка растет, человеком становится. Есть у меня Маша… Слушаю музыку, читаю книги. Вижу, как солнце всходит. Знакомых — пол-Двориков… Подумаешь — так повезло еще. Сколько не вернулось, сколько после войны человеческих обрубков в домах инвалидов доживает. Вот кого жалеть надо…
Мне кажется, что Николай говорит те слова, которые тщетно только что искал я, очень простые и мужественные, с горечью, которой никуда не упрячешь, но и без той фальшивой бодрости, которая хуже любой тяжелой правды.
— Знаешь, — задумчиво говорит Николай, — иногда бывает такое желание… Вот, думаю, заброшу сейчас палку и побегу. Бего-ом!..
Дверь распахивается, в темноте звучит оживленный женский голос:
— Это чего ж ты в потемках?
Щелкает выключатель, темнота рывком прыгает в окна, комнату заливает такой яркий свет, что глаза непроизвольно зажмуриваются.
— Да у нас гости! — весело удивляется невысокая молодая женщина в белом вязаном платке, меховой полудошке. На ее круглом разрумянившемся лице выделяются короткие черные брови и смеющиеся темные глаза. — Ну, давайте тогда знакомиться.
— Маша, — поднимаясь, представляет Николай, по его лицу впервые бежит мягкая улыбка.
7.
В середине октября пришлось выехать в Тамбов — там собирался семинар местных писателей, мне по-соседски предстояло выступить на нем.
Остановился я в новой гостинице, поднявшей пять этажей на берегу Цны.
Серый воскресный денек клонился к вечеру, накрапывало, над неширокой Цной клубился низкий туман. Идти в такую погоду никуда не хотелось, книги, которые предстояло обсуждать на семинаре, были прочитаны еще дома.
Единственная нечитанная книга, которая оказывается в номере, потрепанный телефонный справочник, лежащий рядом с молчаливым аппаратом. Ну что ж, в таком меланхоличном состоянии — и это литература.
Переворачиваю страничку, другую; качаю головой, прочитав несколько диких и диковинных названий учреждений вроде «Госсельэнергонадзор» или еще хлеще — «Межрайонное отделение управления материально-технического снабжения сельхозснаба», дохожу до раздела «Квартирные телефоны». Бог мой, каких только фамилий нет! Вареник, Свинобоев, Махорка…
Меньше всего фамилий на «ф», поэтому, наверно, в глаза сразу бросается знакомое: Фомин А. Н. Уж не наш ли это Лешка Фомин?
В воображении сразу возникает долговязый белобрысый парень; некоторое время вижу его смутно, как на плохой, с размытыми контурами фотографии. Потом заработавшая память оживляет неподвижную неясную фигуру, уверенно кладет все новые и новые мазки… Вот, засучив рукава и тихонько насвистывая, Алексей полирует наждачной шкуркой блестящий, еще горячий после напильника, гаечный ключ. Хитрюги-девчонки подкатываются к нему, напропалую льстят. Ухмыльнувшись, Лешка берет их неуклюжие поделки, уверенными движениями подправляет. Все, можно сдавать. Похвалить, конечно, не похвалят, а «трешку» поставят наверняка — этим лодырехам ничего больше и не надо. Пятерку по слесарному делу у нас в классе получает один Алексей, изготовленные им ключи, кронциркули и нутромеры красуются на всех школьных выставках…
После девятого класса Фомин куда-то переехал. Кажется, в Ленинград… Так что это вполне может быть и не наш Фомин Алексей. Не обязательно, кстати, и Алексей, а какой-нибудь Андрей, Антон, даже Аверьян. Второй указанный в справочнике инициал ничего не добавляет: отчества друг друга мы не знаем до сих пор. А собственно говоря, чего гадать — он или не он? Есть номер, есть телефон, и через минуту все станет ясно.
От недавней меланхолии не остается и следа; быстро кручу диск — длинные протяжные гудки обрываются.
— Квартира, — отвечает молодой женский голос.
— Квартира Фомина?
— Да.
— Я говорю с его женой?
Собеседница фыркает.
— Нет, с дочерью.
— Скажите, как зовут вашего отца?
— Алексей Николаевич. — Голос несколько удивлен. — А что?
— Вы не знаете, он жил в Кузнецке?
— Не знаю. — Голос удивлен еще больше. — Кажется, жил…
— А он сам дома?
— Дома! Позвать?
— Да, пожалуйста.
Доносится оживленная перекличка голосов, слышны неторопливые шаги, потом добродушный баритон сообщает:
— Фомин. Слушаю вас.
— Если Фомин, который из Кузнецка, то здравствуй, — говорю я, называясь.
— Ну да? Правда ты?! — весело ахает баритон.
Пять минут спустя я еду в пустом троллейбусе, смотрю в мокрое окно, за которым мелькают такие же мокрые фонари и освещенные ими лужи, раздумываю. Интересно — кто же он сейчас, Алексей? Вероятней всего — инженер. Причем не рядовой: квартирные телефоны в небольших областных городах подряд не ставят. Да еще там, куда я еду, — до последней остановки на окраине.
Окраина, впрочем, оказывается относительной: кварталы многоэтажных, одинаковых, как близнецы, домов, рядки молодых деревьев. Ага, вот и точнейший опознавательный знак, сообщенный Алексеем: вывеска швейного ателье.
Открывают сразу, едва дотрагиваюсь до пуговки звонка.
Высоченный широкогрудый дядя в синем тренировочном костюме с белой полоской на шее солидно окает:
«Вот он!» — и стискивает мою руку.
— Не узнал бы! Доведись на улице встретиться, — мимо прошел бы. Ты где ж это волосы растерял, а? — балагурит он, помогая мне раздеться и пытливо поглядывая улыбающимися глазами.
А я узнал бы его даже на улице: простое, с сильным грубоватым подбородком лицо стало только старше, мужественнее; все так же густы светлые, небрежно закинутые назад волосы, все так же блестят в неторопливой улыбке белые, редко посаженные зубы — сейчас вспоминаю, что когда-то мы по этому поводу подшучивали. «Чудаки, — отвечал Алексей, — да с такими зубами удобнее: мясо не застревает, плевать хорошо». И тут же практически подтверждал это преимущество…
— Давай знакомиться, — введя в просторную, с оранжевым абажуром комнату, говорит Алексей, представляя меня моложавой, симпатичной женщине. — Супруга моя, Антонина Ивановна.
— Можно просто — Тоня, — улыбается, здороваясь, Антонина Ивановна.
— Есть у нас еще девица Елена, восемнадцати лет от роду. Стрельнула к подружке на вечеринку.
— Это я с ней по телефону говорил?
— Во, во! Подозреваю только, что она не твоего звонка ждала, — смеется Алексей.
— Не наговаривай на дочь, — стыдит Антонина Ивановна и берет нас с Алексеем под руки. — Прошу к столу, за чаем беседа лучше идет.
— Наговаривай, не наговаривай, а некоторые основания есть. — Алексей ставит бутылку
