— Голуба! — хохотал председатель, поглаживая черные усики. — Да нешто я враг себе!..
В чем Валентин не мог отказать этому плутоватому жизнелюбу, так это в умении работать. Несмотря на всяческие трудности, перебои, артель успешно выполняла задания, занимала в системе одно из первых мест. Председатель знал весь город, весь город знал его, и нередко то, над чем Валентин безуспешно бился несколько дней, тот устраивал за одну минуту, подняв телефонную трубку и попросив какого-нибудь Сидора Сидоровича…
Месяца полтора-два спустя Кочину позвонили из горисполкома, и в первую минуту он не поверил в то, что ему говорят — приглашали прийти получить ордер на квартиру. Помня оговорку Санникова, Валентин не питал особых надежд, по крайней мере на ближайшее время. Оказалось же, что, употребив все свое влияние и власть, секретарь горкома сдержал обещание.
Комната в трехэтажном каменном доме, который по старой памяти кузнечан называли домом специалистов, была маленькой одиннадцатиметровой, в квартире жили еще три семьи; но два окна, высокие потолки и водопровод на общей кухне — это уже было богатство.
В выходной вместе со Светланой они побелили стены, на окнах забелели марлевые занавески, в углу торжественно обосновалась кроватка Наташи. Ласково покрикивая на дочку, — она неутомимо качалась на упругой сетке, — Светлана ходила по комнате, прикидывая, чем бы ее украсить еще, напевала. Валентин поглядывал на нее с улыбкой, только теперь, кажется, заметив, как изменилась жена за последние месяцы. Обычно бледные ее щеки, зарумянились, покруглели плечи и грудь, наполненные спокойствием глаза смотрели умиротворенно и радостно. Вернувшись из библиотеки, Светлана без устали хлопотала по дому, стирала, шила, ее приятный несильный голосок встречал Валентина еще на лестнице. «В сущности, человеку для счастья нужно совсем немного», — думалось ему.
У самого Валентина ощущения такого душевного равновесия не было. Работа отнимала много времени и сил, но она представлялась очередным боевым заданием, за которым неизбежно последует новое. А с новым было посложнее.
Редкие встречи со школьными товарищами, приезжавшими в отпуск, или письма от них заставляли Валентина еще острее чувствовать свою неустроенность. Нет, это была не зависть, а результат невольных сравнений. Получив диплом инженера, уехал куда-то в Азию Юрка Васин, в Иране работал Лешка Листов, ставший уже чуть ли не кандидатом наук, в центральных газетах появлялись иногда стихи старого школьного дружка, и даже осевший в Кузнецке Вовка Серегин рассказывал о своей бухгалтерии на обувной фабрике с завидным увлечением. Накануне нового, 1947 года в Кузнецке промелькнул еще один школьный побратим, майор Николай Денисов, заканчивающий военную академию. Николка, порадовавшись встрече с другом, уехал, а горечь в душе у Валентина осталась: мог бы учиться в академии и он…
Разумеется, все эти мысли являлись при случае, под настроение; носиться со своими обидами постоянно Валентин не мог хотя бы потому, что был для этого слишком общительным и деятельным, да и жизнь брала свое. А в жизни почти всегда огорчения чередуются с радостями, и чем ощутительнее первые, тем значительнее представляются вторые: отсветы их озаряют нас, людей, едва ли не до последнего вздоха…
Весной в комнате Кочиных появился новый жилец — крохотная, черноглазая, как и Наташа, Татьянка. Пухлым розовым пальчиком трехлетняя Наташа трогала, любопытствуя, розовое барахтающееся тельце и внушительно говорила: «Сестра»… От старшей маленькая отличалась удивительно ровным, спокойным характером. В положенное время она смешно кряхтела, — это означало, что надо менять пеленку, ровно через три часа, как исправный будильник, коротко попискивала — давайте есть. Все остальное время, к досаде Наташи, сестренка спала, наливалась, как яблочко, и, наверное, поэтому Валентин остался убежденным в том, что никаких особых хлопот маленькие не доставляют. Отличавшаяся в этом возрасте более агрессивными повадками Наташа росла без него.
Незадолго до первого сентября Кочина вызвали в городской отдел народного образования.
Припадая на костыль, пожилая женщина с лохматыми мужскими бровями и седыми усиками ходила по кабинету, басом выговаривала:
— Не обязательно и Михаила Сергеича беспокоить надо было. Зашли бы сами. Что ж мы тут — не люди? Не понимаем?
Валентину предложили работать в семилетке преподавателем физкультуры, и он готов был расцеловать эту мужеподобную чудесную женщину.
— Света, я — в школе! — с торжествующим криком ворвался Валентин домой.
Не отнимая от полной груди дочку, Светлана поцеловала мужа, глаза ее сияли. Нет, рано или поздно, но обязательно в жизни все налаживается; для нее в этом «все» исполнение желания мужа было едва ли не самым главным.
Теперь Валентин ходил в синем спортивном костюме с широкой белой полосой на груди. Приучая ребят к спорту, он сам начал заниматься гимнастикой и легкой атлетикой, снова почувствовал себя по- армейски собранным, энергичным. Подтянувшись не только внешне, но и внутренне, Валентин, если так можно сказать о двадцатишестилетнем человеке, помолодел.
Он жадно впитывал в себя всю атмосферу школьной жизни. Вместо производственных совещаний, на которых шла речь об осточертевших ему стельках и подметках, Валентин ходил теперь на заседания педсовета; время занятий четко определялось звонками; с гибкими и проворными, как обезьянки, ребятишками заниматься физкультурой было одно удовольствие. Особенно же доволен Валентин бывал в те редкие дни, когда старая преподавательница математики прихварывала, и завуч, убедившись однажды в равноценности замены, спрашивал:
— Валентин Алексеевич, арифметику в пятом не проведете?
Промелькнула снежная теплая зима. В апреле Татьянке исполнился год, день рождения пришелся на субботу, и Кочины пригласили нескольких своих знакомых.
Гости разошлись поздно. Во втором часу ночи Светлана домывала на кухне посуду, Валентин, поджидая ее, сидел тут же, курил. В открытое окно доносились приглушенные теплым вешним воздухом паровозные гудки, полоснула во дворе светом фар запоздалая машина.
— Кто-то приехал, — машинально отметил Валентин.
Стучали к ним — настойчиво, уверенно, не считаясь с поздним часом.
Валентин открыл, и невольно отступил назад.
В дверях стоял офицер в кожаном пальто и в фуражке с голубым верхом. За ним виднелись еще несколько человек.
— Кочин? — спросил офицер, тесня Валентина в глубь коридора.
— Кочин, — бледнея, подтвердил Валентин. — А в чем дело?
Коридорчик заполнился, замок в дверях звонко щелкнул.
— Вот ордер, ознакомьтесь, — коротко сказал офицер, показывая какой-то листок.
В глаза бросились напечатанное типографским способом короткое слово «ордер» и крупно вписанная в машинописный текст девичья фамилия жены. Обыск.
— Что случилось, Валя? — удивленно спросила Светлана, выглянув из кухни с полотенцем в руках, и кротко вздохнула. Понятно, один раз она уже все это видела…
— Проходите, — очень спокойно сказала она, открыв дверь в комнату. — Только бога ради тише: дети спят.
Трое, вслед за Кочиным, вошли в комнату, четвертый остался в коридоре — на тот случай, если проснутся соседи. Так оно и получилось. Из смежной комнаты, ойкнув и испуганно запахивая полы коротенького халата, выглянула босоногая молодая женщина. Младший лейтенант непозволительно подмигнул ей и тут же, напустив на себя строгость, порекомендовал:
— Спите, гражданочка, вас не касается…
У Кочина меж тем производили обыск. Зачем-то отодвинули стол, лежавшая на скатерти целлулоидная кукла-голышка упала, сухо хрустнула под чьим-то сапогом.
— Попрошу аккуратнее, — сдержанно сказала Светлана, и Валентин поразился ее выдержке. Чем явственнее поднимался в нем нервный озноб, заставляя моментами стискивать зубы, тем спокойнее, кажется, становилась Светлана.
Поправив на детях сбившееся одеяло, — никто, кажется, не слышал ее короткого приглушенного стона, когда она склонилась над ними, — Светлана безучастно смотрела, как чужие руки обшаривали
