сонливость рассеялась, лишь привычной тяжестью осев в висках. Итак, первый узелок нового дела…
В комнату в сопровождении бойца вошел Карлос, тридцатипятилетний мужчина с сумрачным тонкогубым лицом. Маскировочная, в зеленых и коричневых разводах, куртка висела на его худых плечах, как на вешалке.
— Хоть на ночь ты можешь оставить меня в покое? — Он угрюмо посмотрел из-под бровей и сел, отвалясь, в кресло.
Капитан кивнул бойцу. Тот вышел, плотно притворив за собой дверь.
— Извините. Вынужден был вас побеспокоить, чтобы уточнить некоторые детали, — холодно сказал он. — Кто из ваших носит кличку «Маэстро»?
— Не знаю, — буркнул арестованный.
Начиналось привычное единоборство следователя с подследственным. Обрагон любил эти поединки, в которых, как в любой схватке, побеждают выдержка и воля. Опыт и интуиция подсказывали капитану, как нужно вести себя с тем или другим арестованным. Этот старый знакомец был самолюбив, смел, но теперь растерян. Капитан стал раскуривать сигару.
— Могу подсказать: Конрад де ла Ронка. Теперь припоминаете?
— Пусть будет Конрад, — все так же хмуро отозвался Карлос.
— Какую должность он занимает у Кордоны?
Арестованный отрицательно качнул головой.
— Могу подсказать: командира особой группы террористов. Не так ли?
— Пусть будет так.
— Что он говорил вам при последней встрече?
— Ничего не говорил. Мы не встречались.
— Могу подсказать. — Обрагон замолчал, попыхтел сигарой. Между ним и Карлосом заколебалась сизая завеса. — Вы встретились в штаб-квартире в Майами за неделю до высадки вашей банды в Эскамбрае.
Карлос вскочил:
— Черт побери!..
Сел, устало спросил:
— Чего же ты от меня хочешь?
— Уточнить некоторые детали.
Капитан прищурил левый глаз, словно прицеливаясь, и посмотрел на арестованного красным глазом:
— Так что он говорил вам в последнюю встречу?
Карлос похлопал прямыми ладонями по подлокотникам кресла.
— Ничего существенного, — он колебался. — Встреча была случайной…
— Могу вам подсказать.
— Хватит! — взревел Карлос. — Меня бесит твое «вы»! Мы же два года!..
— Разве?
Да, два года они дрались вместе. Обрагон помнил, как однажды в лощине их настигли «каскитос», и рота Карлоса прикрывала отход. Его ребята и он сам яростно отстреливались до темноты и так и не дали батистовцам прорваться в лощину, и всем повстанцам удалось ночью уйти. Но сейчас на нем была маскировочная куртка, сшитая т а м, и сам он пришел о т т у д а. Тех двух лет не существовало.
Видимо, Карлос почувствовал это. Он обмяк, глухо проговорил:
— Конрад сказал: «Скоро встретимся в Гаване».
Капитан улыбнулся. Про себя, даже не дрогнули уголки губ: «Наконец-то!» И продолжил прежним спокойным и неторопливым тоном:
— Правильно, он сказал именно это. Где встретитесь? Адрес, дата?
— Он не уточнил.
«Опять заводим канитель…»
За дверью кабинета послышались голоса и шаги. Дверь резко распахнулась. Обрагон в досаде обернулся. На пороге стоял команданте.
Карлос вскочил, привычно вытянул руки по швам.
— Сиди, — бросил ему команданте и направился к Обрагону: — Салуд, Феликс!
Он дружески похлопал капитана по спине.
— Салуд, команданте! — улыбнулся капитан.
Команданте оглядел комнату мельком, как на одной из вещей обстановки, задержался на лице Карлоса. Прошел в угол, сел, широко расставив ноги, опершись на колени локтями и наклонив голову.
— Продолжайте.
Многолетняя жестокая работа Обрагона повлияла на его характер: сделала его угрюмым и сухим. Было очень мало людей, к которым он испытывал чувства, относящиеся к сфере тонких движений души. А команданте он любил. Он знал это, хотя и глубоко скрывал. Это была отцовская любовь — грубоватая, требовательная, с долей восхищения: «Каков он у меня!..» Ему нравилось наблюдать за ним со стороны. Большой, мужественный, с широкими покатыми плечами. Под клочковатой вьющейся бородой совсем еще молодое, смуглое и бледное лицо — то гневное, то воодушевленное, то по-детски доброе: мысли, интенсивно пульсирующие за этим высоким выпуклым лбом, отражаются на выражении его лица, его глаз. Непосредственность? Да. Но наэлектризованная энергией, напором чувств и остротой мыслей, она, как электрическая искра, устанавливает контакт, передает заряд. Команданте был одним из руководителей республики, и одной из обязанностей Феликса Обрагона было охранять его безопасность. Команданте по возрасту вполне мог быть его сыном. И капитан гордился им, как своим сыном.
Но сейчас это не помешало ему почувствовать досаду: команданте мешал его работе, а капитан не любил, когда ему мешают.
Он повернулся к арестованному, попытался замкнуть оборванную цепь разговора:
— Итак, где именно вы должны были встретиться?
Карлос переводил взгляд с команданте на Обрагона и молчал.
— Где именно? — нетерпеливо повторил капитан.
— Не знаю, ничего не знаю! — воскликнул Наварра. — Я же сказал: встреча у Кордоны была случайной.
— А как дела у мистера Кордоны? — не вытерпел команданте.
— Так себе…
— Представляю! С такой компанией и такими перспективами. — Он брезгливо поморщился. — Зато первый. Президент совета «червей». Звучит, а?
— Возможно, он в чем-то ошибается. Но он — патриот, — хмуро отозвался арестованный.
— И притом пламенный, — кивнул команданте. — После победы революции он намекал нам, что не прочь принять на себя пост президента республики. Нет ни малейшего сомнения — если бы этот господин был назначен на пост президента, он бы тут же провозгласил себя марксистом, коммунистом.
— Ни за что!
— Ну, мы-то его знаем лучше. Больше всего на свете он любит быть на первом плане. За пост президента он заложил бы душу хоть дьяволу. Но, увы, ему не предложили пост президента. Тогда он быстренько разочаровался в революции и коммунизме и поспешил дезертировать с острова в Соединенные Штаты. Пламенный патриот!
— Не верю, — упрямо ответил Карлос.
Команданте встал, подошел к нему, наклонился и посмотрел в лицо:
— Ну, а ты на какой бы должности сторговался? Прокурора Верховного суда? Или министра культуры?
Наварра выдержал взгляд, только глубже вдавился в кресло.
— Нет, не оскорбленное самолюбие заставило меня…
— А что же? — Команданте смотрел все так же упорно.
— Ты же знаешь меня с университета. Мы же вместе выходили на демонстрации против Батисты.
