— А ты их видела? — спросил он.
— Русалок?
— Ну да! И водяного, и Водолюба.
— Я их не видела, — серьезно сказала Катя. — Я в книжках о них читала. А когда мы с мамой сюда приехали, я пошла гулять по саду, вышла к речке и сразу решила, что они все здесь живут.
— Подожди, — Кирилл задумчиво поглядел на бегущую рядом реку, потом перевел взгляд на показавшийся невдалеке горбатый мостик. — То есть ты сама придумала, что русалки, водяные здесь живут?
— Я не придумала, я решила, — терпеливо поправила Катя.
Они поднялись по дорожке на склон и вошли в залитый солнцем сад.
— Вот! — вдруг воскликнула Катя, указывая пальчиком на взрыхленную у яблони землю. — Видишь след от босоножки? Это моя мама прошла. Мы ведь ее не видим, но знаем, что она здесь была. Разве не так?
— Логично, — хмыкнул Кирилл. — Ты все хорошо объяснила. И спасибо тебе большое.
— Вот видишь, как все просто, — сказала Катя.
— Согласен! А вон, кстати, твоя мама в гамаке книжку читает. Пойдем к ней.
— Хорошо. Только ты не говори, что встретил меня у реки. А то мама ругаться будет.
— Заметано. Но обещай, что не будешь совать руки в холодную воду.
— Хорошо, — нехотя сказала Катя. — Постараюсь.
Она подбежала к гамаку и обняла Анжелу за шею. Широкополая соломенная шляпа слетела с головы и скатилась на траву.
— Катя, ну что ты делаешь?! Ты же меня напугала!
Не было у Анжелы таких же забавных хвостиков, как у дочери. Обычные темно-каштановые волосы до плеч. Такая стрижка, кажется, называется «каре».
— А мы с Катей гуляли по саду и беседовали об устройстве мира, — сказал Кирилл, поднимая с травы и протягивая шляпу.
— Спасибо, — Анжела вернула шляпу на место, спрятала под нее темный локон. — Катя у нас большая выдумщица.
— И ничего я не выдумщица! — возмутилась Катя. — Сами ничего не знаете, а делаете вид, что все знаете.
— Ну ладно, ладно, — улыбаясь, сказала Анжела. — Сними лучше паутинку с панамки. Опять, наверное, к Чистому ключу бегала?
— Я не бегала, а спокойно шла, — нехотя отозвалась Катя. — Пойду я лучше в теплицу к бабе Саше.
— Иди, — согласилась Анжела. — Только не мешай Александре Владимировне.
Катя сорвалась с места и побежала к дому. Она быстро, через ступеньку, поднялась по внешней лестнице и исчезла за дверью второго этажа.
— Из вашей комнаты есть вход на крышу? — спросил Кирилл.
— Есть, — сказала Анжела. — Но можно туда подняться и с первого этажа. А вы не были в теплице?
— Нет, — ответил Кирилл. — Но интересно посмотреть, что там. Вот только не знаю, как напроситься на экскурсию.
— А вы так прямо и скажите хозяйке. Например, за обедом… Там интересно. Вся теплица поделена на две части стеклянной перегородкой. В одной половине — обычные грядки с клубникой и овощами, а в другой — много очень красивых цветов. Я таких никогда не видела.
— Вы меня заинтриговали, — засмеялся Кирилл. — Обязательно постараюсь посетить этот замечательный чердак. А что вы читаете?
Анжела показала обложку.
— Биография Бетховена? Интересуетесь музыкой?
— Я преподаватель в музыкальном училище, — сказала Анжела и коротко добавила: — Скрипка.
— Здорово! — искренне восхитился Кирилл. — А я вот в музыке ничего не понимаю. Нет, Пятую симфонию Бетховена я, конечно же, узнаю. Ну — еще несколько общеизвестных классических произведений. Но эта сторона человеческой деятельности как-то прошла мимо меня. Или я прошел мимо нее…
Пока он говорил, Анжела внимательно смотрела ему в лицо. От ее пристального взгляда Кирилл немного растерялся и замолчал.
— Музыка — это лучшее, что придумало человечество, — тихо сказала она.
— Да, конечно, — согласился Кирилл, стараясь справиться со своим смущением. — А вы знаете, мне сейчас пришло в голову, что между музыкой и литературой есть много общего.
— Например? — заинтересованно спросила Анжела.
— Все просто. Вот вы, когда видите незнакомые ноты, можете представить, как это будет звучать?
— Я не просто представляю, я слышу, — как-то отстраненно проговорила Анжела.
— Это потому, что вы знаете этот язык и эту письменность. Точно так же литературный текст порождает в нашем воображении различные образы. И музыка, и литература не существуют в пространстве, они существуют во времени. Они не материальны, а значит — вечны.
— Да, действительно, — задумчиво произнесла Анжела и, немного помолчав, спросила: — Вы писатель? Я видела через окно вашего флигеля печатную машинку.
— Я — журналист. А машинка — это так, на всякий случай. Все свое ношу с собой — вдруг понадобится. Я бы, например, не удивился, если бы у вас оказалась в комнате скрипка.
— Тогда удивляйтесь, — едва заметно улыбнувшись, сказала Анжела. — Скрипка у меня дома, а здесь я просто отдыхаю.
— Ясно… А Борис Борисыч, случайно, не ваш знакомый?
— Нет, как-то с ним особо не общаемся. В прошлом году, когда мы приехали сюда в первый раз, он уже здесь снимал комнату… Какой-то он не от мира сего.
— А больше похож на счетовода.
— На кого? — Анжела засмеялась.
— На счетовода. Знаете, в колхозах раньше должность такая была. Абсолютно земной человек. Хотя, действительно, есть в нем странность какая-то. Надеюсь, он не шпион.
— Да он и не похож.
— Хороший шпион и не должен быть похожим на шпиона. А как раз — на счетовода.
Они поговорили еще о погоде, о курортах, на которые сейчас не выберешься, и других ничего не значащих мелочах. Собравшись вернуться в свою берлогу и снова засесть за печатную машинку, Кирилл пожелал приятного отдыха и выразил надежду на скорую встречу за обеденным столом.
«Ну и выразился! — мысленно ругал он себя, проходя мимо цветущих клумб. — Вот уж действительно, мужчины в присутствии женщин глупеют… Интересно, замужем она или нет? Обручального кольца, вроде, не видно».
Захлопнув дверь, он рухнул на табурет, отчего тот жалобно скрипнул. Печатная машинка ехидно скалила клавиши. Кирилл показал ей язык, сорвался с места и повалился на кровать. Нет, ничего он здесь не напишет! Женька, свинтус такой, отправил на край света за вдохновением… А Анжела смотрит на меня как-то странно…
«…Слева по курсу вспух комочек черного дыма, потом еще один — прямо перед носом самолета, но немного дальше. Справа вонзилась в темно-синее небо огненная трасса пулеметной очереди. Заметили, подумал камикадзе и отдал ручку управления от себя. Линия горизонта пошла вверх, темный фон поверхности океана заполнил лобовое стекло. И на этом фоне в лучах заходящего солнца четко рисовались вытянутые тела кораблей. С такой высоты они казались игрушечными, совсем неопасными.
Камикадзе ввел самолет в пике. Ровный гул двигателя сменился нервным нарастающим воем.
